Наконец-то Волк дождался, когда стрелок устал водить хороводы и ручейки, выбирая приглянувшихся девок, и друзья уселись рядом на лавочке у ближайшей избы. Ратибор все пытался обнять сразу троих девок, но те только смеялись над ним да подшучивали, хотя в сторону и щагу не делали. Рядом с Волком тихонько, как перепуганная пичуга, присела Мара, а остальные девицы пошли рассаживаться за столом.
– Во г и кончился праздник… – глядя на прячущиеся среди облаков звезды, молвил певец.
И действительно, костры прогорели, песни стихли, музыканты уже по струнам с трудом попадают, а игру дударей можно спутать с воплем прищемившего хвост кота. Вскоре и этот жалобный вой стих, впустив в деревню звуки ночного леса.
– Кончился? – с улыбкой пожал плечами стрелок. – Для меня все только начинается. Эй! Девки! – Ратибор игриво шлепнул ближайшую по круглому крепкому заду. – Сходили бы к столу да принесли бы кваску!
Когда девки со смехом кинулись прочь, Ратибор наклонился к певцу:
– На что Мару выбрал? Ведь решили все загодя!
– Да какая теперь разница, если старосту жена еле до дому доволокла? – отмахнулся Волк. – Из мужиков никто на ногах не держится, а к рассвету все будут спать как убитые.
– С этого все начинается… – вздохнул Ратибор. – Поначалу в одном себе слабину дашь, потом еще в чем-то, а как объявится настоящий противник, так силы воедино не соберешь. Худо это.^ Ладно, что сделано, того не воротить.
Он махнул рукой и подмигнул девкам, вернувшимся с чарой кваса.
– Надо коней сыскать, – напомнил Волк. Мара молчала, затаив дыхание.
– Где Ветерок, мы знаем. А Власа, – Ратибор указал на одну из своих избранниц, – держит у себя второго коника. Когда понадобится, сразу возьмем.
Ратибор отхлебнул из чары.
– А чего тянуть? – краем глаза глянув на Мару, спросил певец.
– Надо рассвета дождаться, – сладко потянулся стрелок. – Чего по темноте коням ноги ломать? К утру все задрыхнут, словно медведи зимой, тогда все и сладим спокойно. Ты если не идешь никуда, то посиди тут, девице своей песню спой… Только подлиннее, ладно? А я вскорости ворочусь. Ну… Может, не вскорости, но ты обожди, не надо меня по всей деревне искать. Аида, девоньки!
Он поднялся с лавки и в окружении девичьей стайки скрылся в сгущавшейся тьме. Волк с какой-то неясной тоской поглядел ему вслед, но было в этом взгляде не столько осуждение, сколько непонимание.
– Погоди немного, – тихо сказал он притихшей Маре. – А я сейчас ворочусь. Только до стола и обратно.
– Что такое? – Она подняла на него взгляд прекрасных голубых глаз.
– Я лютню там оставил. – Что?
– Ну… Гусли свои заморские. Хочешь спою?
– Хочу! – нежно улыбнулась она. – У тебя голос даже без песни сладкий как мед. И такой же хмельной… Так, значит, ты не затем меня выбрал, чтоб…
– Не затем, – поспешил оборвать ее витязь. – Погоди, я сейчас приду.
Он встал и мимо мерцающих угольев костра направился к столу, у которого оставил лютню. Наглые тучи полонили ночное небо толстой лохматой сетью, только редкие звезды виднелись в ее прорехах, но восточный ветер старался, надувал все больше зыбкой небесной пряжи, заставляя мир погрузиться в почти первозданную тьму.
Длинный пиршественный стол тянулся вдоль улицы, будто мощенная досками дорога. Волк подумал, что шипящие масляные плошки похожи на угли еще не угасших пожарищ. Захмелевшие девки, словно упырицы во тьме, доедали куски еще теплого мяса, белые зубки обгладывали тонкие птичьи косточки, губы причмокивали, отпивая пенное пиво и мед.
Волк зябко передернул плечами, взял лютню и, не оглядываясь, вернулся к поджидавшей его Маре.
– Расскажи, кто ты такая? – усаживаясь на лавку, попросил он. – Ведь все это неспроста… И назначение жертвы, и интерес Витима к тебе, и даже жряк, чувствую, попался нам неспроста.
– Витима? – удивленно подняла брови Мара.
– Того витязя, что подсказал старосте, кого в жертву принесть.
– Я не знала, как его звать… – Ее плечи дрогнули, словно от холода, и Волк не удержался, прижал ее к себе, опасаясь, что девушка оттолкнет его.
Но Мара не, отстранилась, а крепче прижалась к обтянутому грубой кожей плечу. Даже сквозь одежду певец явственно почувствовал жаркое тепло девичьего тела. Волк потянулся губами к рыжим волосам, но так и не решился поцеловать, словно на преграду наткнулся. Мара повернула к нему лицо и улыбнулась. Погладила ладонью по щеке и рассыпалась серебристым смехом.
Волк заулыбался, чувствуя, как сладкая истома охватывает уставшее за день тело. Он осторожно подул на волосы Мары, не смея дать воли рукам.
На свет угасающего костра со всех сторон слетались крупные мотыльки, некоторые, не долетев до губительной цели, ползали по лавке, шевеля серыми мохнатыми усиками. У них тоже свой Путь… Из кромешной тьмы к свету. И далеко не все долетают до конца, усталые крылья нередко роняют нежные тельца в сырую траву.
Но неужели конец Пути всегда предполагает смерть? Почему нельзя, достигнув желаемого, просто запереться в маленьком домике на соленых болотах, пить пиво из почерневшей от старости бочки и сочинять новые песни? Почему в жизни есть только два выхода – либо без устали лететь к Свету, зная, что концом пути может стать только смерть, либо отказаться от цели и вот так вот обреченно ползать по лавке обыденности, никогда уже не в силах взлететь?
Волк не знал ответа на эти вопросы, но Сершхан погиб, выбрав первое, до дна испив терпкую чашу жизненных радостей и горестей, выполнив все предначертанное богами. А Микулка хотел выбрать второе – тихое счастье с молодой женой в затерянном среди гор домике, но Путь не отпустил его, не дал ослабнуть крыльям, заставил прийти на помощь друзьям. Видать, и впрямь витязь Стражи не волен распоряжаться своей судьбой. Вся жизнь его проходит на границе Добра со Злом, и даже всесильная смерть не может полностью вырвать его из этого круга..
Но разве имеет он тогда право связывать свою жизнь с чьей-то еще? Разве имеет он право обнимать горячие девичьи плечи, целовать влажные губы и вдыхать теплый запах, струящийся от волос?
Певец вдруг с оглушительной ясностью понял многоопытную правоту Ратибора – женой воина может быть только та, которую не удержишь ни серебром, ни золотом, ни сладкими песнями, которая не задумываясь уйдет за мужем из светлого терема в гнилую землянку, а потом без гордыни и чванства займет с ним терем, в сотню раз лучше прежнего. Жизнь воина полна неожиданностей… Сегодня герой, а завтра калека, сегодня никто, а завтра на княжьем столе. И лишь та способна это вынести, которой нужен именно ты, а не то, что вокруг тебя.
Другие же без слез и сожалений остаются в теплой тиши сеновала, когда ты хмурым утром уходишь в неизведанную туманную даль. Они знают, что не могут уйти с тобой. Им нужно другое. Добрый приплод или горсть золота, необычная ночь или часть твоей славы.
Вот уж кому улыбнулась удача, так это Микул-ке… Его жена – сама часть Пути, часть недостижимой светлой цели, к которой нужно постоянно идти для того, чтобы она была рядом.
– Расскажи о себе, – стараясь не нарушить зыбкого единения, попросил Волк.
– Лучше спой… – тихо ответила Мара. – Всему свое время.
Витязь стянул чехол с лютни и, проведя пальцем по звонким струнам,.спросил:
– О чем тебе спеть? О грустном или веселом?
– А разве так можно? – удивилась девушка. – Я думала, что песня идет от самого сердца, что по заказу петь – все равно что любить нелюбимого. Разве не так?
– Так…
– Тогда спой, – молвила Мара. – Я хочу знать, какую песню