– Зачем?
– Затем, что я волнуюсь: пальто дома, ботики стоят, тебя нет. Что я должен думать?
Машенька возвела свои стрекозиные очи к потолку и неожиданно здраво ответила:
– Что я ушла в гости.
– К кому? – взревел Костя, уставший от бессмысленного движения по кругу.
– К Нине.
– Ты к ней сроду не ходила. И не далее как утром выбросила ее ватрушку в мусорное ведро.
– Я достала, – сообщила Машенька и быстро добавила: – И отдала.
– Кому? – Рузавину показалось, что он сходит с ума.
– Снегирям, – как ни в чем не бывало сообщила Маша, и Костя в это поверил, потому что видел творожные крошки на подоконнике. – Им же холодно, – объяснила она, и с этим тоже было трудно поспорить.
Рузавину вообще трудно было спорить с очевидностью происходящего: наблюдая за Машенькой, он начинал сомневаться в себе, в правильности принятого решения пойти к Михалычевой Клаве советоваться, о помощи просить. Может, вообще все правильно? Может, жить и не жаловаться? Стоит, худенькая, в глаза не смотрит, но на вопросы отвечает и попадает с первого раза, а он ее в сумасшедшие назначил и не разобрался как следует. А ведь если подумать и посмотреть, то снова все верно: вон как ее жизнь ломала (одна Глафира чего стоит!), а ведь выучилась, училище закончила, профессию получила – год почти проводником отъездила, замуж вышла.
«Замуж вышла, – про себя вздохнул Костя. – А если бы не вышла, то, может, ничего б и не было», – предположил он и почувствовал себя виноватым в Машиных бедах. Снова тещу вспомнил и историю, что Машенька рассказывала, про то, как та родила и умом тронулась. «Значит, как ни крути, а от мужика один вред», – нечаянно повторил он вслед за Клавдией и расстроился окончательно, даже не заметив, что в порыве навалившейся вины сам перевернул все с ног на голову. Но, как ни странно, именно это ложное объяснение неожиданно легло на душу и задало неверное направление обрывочным мыслям. «На Север, может, завербоваться?» – подумал Костя, потупив глаза, чтобы, не дай бог, Маша не прочитала в них ничего лишнего. Он почувствовал себя предателем, но это только с одной стороны, а с другой – перед ним забрезжила надежда на то, что никогда не поздно начать все заново. Даже ему, обложенному со всех сторон, как кирпичами, обязательствами разного рода и степени важности.
– Больничный когда закроешь? – делано равнодушно поинтересовался Рузавин и замер: согласится или нет?
– Закрою, – пообещала Машенька и забралась с ногами на табуретку. – Уйдешь вот в рейс, и закрою.
– А может, завтра? – Костя решил дожать, наивно надеясь решить этот вопрос до отъезда.
Маша пожала плечами и уткнулась подбородком в колени, отчего стала похожа на взъерошенного воробушка.
– Птичка ты моя! – чуть не задохнулся от нежности Рузавин, но тут же с порывом справился, чтобы Машенька, не дай бог, не заподозрила и нечаянно не прочитала его тайные мысли о побеге. Прочь, прочь! В неизведанные дали навстречу новым трудностям и испытаниям, ничего не страшно, лишь бы без нее, одному…
Однако Маша все равно насторожилась: посмотрела на него исподлобья и еле слышно, почти только одними губами, спросила:
– Ты меня любишь?
Костя покраснел уже в который раз за день и залихватски ответил:
– А как же!
– Как же? – повторила Машенька, и пока Рузавин собирался с мыслями, вспорхнула с табуретки и оказалась около усыпанного крошками подоконника. – Как же? – снова повторила она, не оборачиваясь.
«Вот так», – хотел было ответить Костя, но не успел, потому что в дверь настойчиво постучали. Впрочем, «постучали» – это мягко сказано: в дверь забарабанили с такой силой, что несложно было предположить – били ногами.
* * *
За дверью стояла Жданова, выставив перед собой пышущую жаром утятницу:
– Уснули, что ли?! – выговорила соседка и по-свойски, не спрашивая разрешения, перешагнула через порог и, сбросив тапки со смятыми задниками, прошла на кухню. – Ну чего? – обратилась она к Маше. – Думаешь, поговорили и забыли? Сказала, плов на вашу долю сделаю, значит, сделаю. Принимай вот, – втянула она в свою орбиту Костю. – Куда ставить-то?
Рузавин засуетился, подыскивая место под кастрюлю, спешно убирая стоявшие на плите ковшики в духовку.
– Полку надо прибить, – посоветовала ему Нина, – чтоб под рукой.
– Прибью, – пообещал Костя и протянул руки, чтобы взять утятницу.
– Не надо, – отмахнулась от него Жданова, – сама…
Водрузив кастрюлю на плиту, Нина неспешно стащила с рук простеганные рукавицы и, аккуратно сложив их так, чтоб совпадали края, чинно уселась на придвинутый табурет. Было видно, что она готовилась к визиту: на соседке вместо привычного халата было нарядное платье с крупными цветами, а на челке, взбитой надо лбом, виднелись следы бигуди, стянутого буквально перед выходом.
– Ну чего вы? Угощайтесь, – пригласила Нина соседей к их же столу в надежде, что Маша по крайней мере тарелки из буфета достанет.
Ничего такого та делать не собиралась, потому что для этого существовал Костя, привыкший обходиться без хозяйки в случае неожиданно нагрянувших гостей. Да и, собственно говоря, когда гости-то в последний раз были? Разве только мужики пару раз за все время, когда переезжали да нехитрый ремонт делали. Ни Вера, ни мать так и не удосужились побывать у молодоженов. И ведь не потому, что не хотели, а потому, что их не звали. «Хотели бы – пришли», – мысленно проворчал Рузавин, доставая из буфета разномастные тарелки, чистота которых у старательной хозяйки могла бы вызвать весьма серьезные нарекания.
– А ты чего стоишь-то? – удивилась Жданова, наблюдая за тем, как ловко сосед накрывает на стол. – Вроде ты в доме хозяйка!
Машенька с неохотой сдвинулась с места и с недоумением посмотрела на мужа.
– Давай, Маша, – приободрил ее супруг. – Доставай вилки.
Словно во сне Машенька выдвинула ящик, на ощупь побренчала в нем столовыми приборами и выложила на исцарапанную поверхность видавшего виды кухонного стола две чайные ложки и пару вилок.
– Еще одну! – скомандовал Костя, и Маша снова пошарила в ящике – вилка нашлась.
– Хлеб есть? – поинтересовалась Нина у Рузавина.
– Есть, – пискнула Машенька и потянулась к хлебнице.
– Ты его когда покупала-то? – с недоверием посмотрела гостья на то, что два дня назад называлось хлебобулочным изделием и стоило шестнадцать копеек.
– Позавчера, – не растерялась Маша и взялась за нож.
– Погоди, – остановила ее Жданова. – Сейчас свеженького принесу.
– Не надо, – запротестовал Костя. – Этим обойдемся.
– Надо, – важно ответила Нина и поднялась с табурета. – Долго, что ль? Собраться – подпоясаться.
– Да не надо, – снова возразил Костя и попробовал встать на пути Ждановой.
– Погоди. Быстро, – обнадежила его