Это был тупик. Я видел, как его плечи напряглись, кулаки сжались до побеления костяшек. Весь он собрался в пружину, готовую выстрелить отпором. Именно в этот миг меня осенило. Меньшикова! Его немое, собачье обожание к регентше, спрятанное под маской преданности. Тайное. Безнадежное. Вот он ключ!
Я сделал еще один шаг, подойдя практически вплотную. Почувствовал запах его пота, смешанный с кожей и маслом для сапог. Наклонился к его уху, слегка понизив голос до едва слышного, заговорщицкого шепота, — будто делился величайшей тайной:
— А если бы ты знал, Лев Павлович… как расположить к себе саму Ольгу Павловну? Не как начальницу к подчиненному. А как женщину к мужчине?
Рыльский горько фыркнул, и отшатнулся, будто ужаленный.
— Расположить? Эту каменную статую? Эту ледяную гору⁈ — выпалил он, глаза суженные от недоверия. — Вы шутите, ваше высочество? Это запредельно! Невозможно!
Я коротко усмехнулся.
— Ты сам куда каменнее, Лев Павлович. Но взгляни! Тебя-то я расположил к себе? Пусть не до конца, пусть скрипя сердцем… Но ты здесь. Стоишь. Слушаешь. А не кричишь гвардии хватать безумца. Уже кое-что. Не правда ли?
Я видел, как мои слова вонзаются ему прямо в самомнение, цепляют за живое.
— Женщина, даже самая неприступная, — продолжил я, выставляя голос на волну опытного наставника. — Это не крепость со рвами и арбалетами. Это сад. Запущенный, заросший колючками, но сад. Нужно знать, куда ступить…
Она ценит силу? Покажи ей свою! Но не кулаками, а уверенностью в каждом слове, решимостью в действии.
Она устала от вечных интриг и яда двора? Так стань ее тихой гаванью. Тем, кто всегда рядом. Кто не лебезит, а понимает. Замечай мелочи, Лев. Ту книгу, которую она дочитывает у камина. Ту одинокую алую розу, что она любит в южном углу сада. Говори не о любви — она отшвырнет. Говори о верности. О долге. О том, как ты видишь ее бремя и восхищаешься силой, с которой она его несет. И будь терпелив. Терпелив как скала. И помни: камень точит не кирка, Лев Павлович… Камень точит вода. Постоянная. Ненавязчивая. Неустанная.
Я видел, как в его глазах вспыхивали и гасли искорки: слепая надежда, горькое сомнение, привычный саркастический скепсис. Но он слушал. Впитывал каждое слово, как высохшее поле впитывает дождь.
— Я… я целиком и полностью на вашей стороне, Лев. — добавил я чуть мягче, почти тепло, положив руку ему на плечо. — И с Ольги Павловны, клянусь всеми святыми, волос не упадет. Более того, я лично заинтересован в вашем… успехе на этом поприще. Такой тесть мне бы сгодился!
Рыльский стоял, не в силах пошевелиться. Борьба на его лице была эпической: мускулы дергались, губы подрагивали, взгляд метался от меня к двери и обратно. Казалось, сейчас лопнет какой-нибудь сосуд и инсульт убьет его.
Наконец, он выдохнул с шумом, словно бык. Плечи его обвисли, выдавая крайнюю усталость и капитуляцию.
— Уходите, — прохрипел он, резко отвернувшись ко мне спиной. — Пока я не передумал. Я вас прикрою. Но если что-то с вами случится…
Он не договорил. Просто махнул рукой, показывая, что он все пускает на самотек.
— Спасибо, Лев Павлович. Ценю. И еще одна ма-а-а-аленькая просьбица, — я ловко перехватил его движение к двери, заслонив собой ручку. — Мне нужны деньги. Взаймы. Довольно крупная сумма. Срочно. Желательно к утру.
Он медленно, очень медленно обернулся. Прищурился. Глаза его сузились до опасных, подозрительных щелочек, впиваясь в меня холодным стальным блеском.
— Не вы ли… — начал он медленно, с ужасающей для себя ясностью, — Недавно обчистили меня в коридоре, как последнего лоха? Срезали мой кошелек?
Я расплылся в самой ослепительной, мальчишески-невинной улыбке, какую только мог изобразить.
— Чего не сделаешь ради процветания государства и величия короны, дорогой Лев Павлович! — воскликнул я с пафосом. — Возникли экстренные неучтенные расходы на обеспечение безопасности Империи. Все совершенно секретно. Вы же понимаете?
Рыльский укоризненно покачал головой. Затем он провел огромной ладонью по лицу, с характерным шуршащим звуком.
— Так уж и быть, — пробормотал мужчина сквозь пальцы. — Достану. К завтрашнему вечеру. Но знайте, ваше высочество. — он вдруг опустил руку, и его взгляд вновь стал холодным и острым. — Вы мне будете должны. Гораздо больше. Намного больше, чем просто деньги. Помните это!
— Договорились, — кивнул я, сохраняя улыбку на лице. — Цена абсолютно справедливая. Честное царское!
Капитан вышел. Дверь захлопнулась за ним с таким грохотом, что задрожали стены, зазвенели стекла в окнах, а с полки свалилась фарфоровая китайская собачка, разбившись вдребезги.
Я усмехнулся и не стал терять ни секунды. Молниеносно сорвал с себя шелковый халат, под которым уже прятался пропитанный воском и скверной броник охотника. Затем достал из гардероба свой тайный чемоданчик. Кобуры щелкнули, кольты влетели в них, как палец невесты в кольцо. Ремни с серебряными патронами обтянули пояс. Клинки зашипели гадюками, когда я потянул их из ножен, желая проверить на остроту. Лезвия были отточены до бритвенной остроты и холодными бликами отражали огонь камина.
Маскировка легла на лицо привычной волной холодка: кожа слегка огрубела, волосы почернели до угольного оттенка, а янтарь глаз сменили безликие серые озера.
Окно спальни бесшумно отъехало в сторону. Холодная и колючая ночь плеснула мне в лицо опасной свободой. Я шагнул на каменный отлив и растворился в глубоких, ненадежных тенях дворцового парка, став частью ночи, ее бесшумным призраком на пути к охоте…
* * *
«Охотник на демонов» буквально ревел. Густой, едкий смог трубок и дешевого табака висел под закопченными потолочными балками, смешиваясь с тяжелым духом прокисшего пива, жареной солонины и немытых тел. Грохот деревянных кружек о столы, лязг оружия о лавочки, хаотичный гул десятков голосов — все сливалось в сплошной, оглушающий кипящий котел.
Когда я переступил порог, протиснувшись мимо двух пьяных гигантов, упирающихся лбами в дверной косяк, произошло настоящее чудо. Шум мгновенно умер. Он будто бы замер на полуслове, на полуноте песни, на полуударе кулаком по столу. Десятки пар глаз, затянутых бельмом хмеля, уставились на меня. Тишина повисла липкой паутиной, но потом гул рванул снова. Правда, теперь это был не ровный грохот отчаянного праздника, а возбужденный, шипящий шёпот, который полз от столика к столику:
«Смотри-ка… Это ж он? Соломон Козлов! Черт подери! Призрак… Говорят, вылитый молодой Юрий Соболев…Слышал, он две „С-шки“ закрыл? Под Питером и в Крыму? Практически один, как перст! Истинное