Затем вдруг воздух перед группой Игоря содрогнулся. Раздался хлопок, как от миниатюрного взрыва вакуума. Волна давления отшвырнула опавшие листья и пыль. И на ее месте из искаженного марева материализовался Николай. Он будто просто шагнул сквозь разорванную завесу реальности и оказался в трех шагах от охотников. Запах озона и пепла ударил в нос.
Люди Игоря среагировали на животных рефлексах. Марина вскрикнула, инстинктивно швырнув перед собой слепящую дугу молнии из перчаток — разряд лязгнул в пустоту: Император вспышкой сместился в сторону.
Глеб, маг теней, шагнул назад, спотыкаясь о корень, его пальцы заметались, пытаясь сплести иллюзорную завесу, но тени рассыпались, не успев сгуститься, под холодным взглядом пришельца. Они отпрянули, как ошпаренные.
А Игорь остался стоять на месте. Он, легенда охотников, оказался парализован! Дрожь чистой, бессильной ярости и унижения ударила по его нервам. Он потянулся к источнику и зачерпнул всю свою силу. Этого хватило, чтобы на миг развеять паралич и вскинуть руку. Он вырвал из кобуры свой артефактный револьвер — шедевр тульских мастеров, сталь, прошитая серебряными рунами истинного поражения, эбонитовая рукоять, лежала в руке как продолжение воли. Палец нащупал курок, впился в него, готовый раздавить…
Но его верное оружие просто рассыпалось. Это был распад. Мгновенный. Тотальный. Руны вспыхнули коротким агонизирующим синим светом и погасли. Стальной ствол искривился, расплющился, превращаясь в горячую, дымящуюся лепешку. Рукоятка из эбонита раскрошилась в теплую, мелкую пыль… И заструилась сквозь сведенные судорогой пальцы. Стальная стружка упала на сапоги с тихим шелестом.
Все это произошло лишь по мановению пальца Николая. Тепло тлеющих обломков обожгло Игорю кожу. Пустота в ладони отозвалась физической болью.
— Ты… — голос охотника сорвался, захлебнулся, вышел хриплым скрежетом, словно ржавая пила по кости. Глаза, широко раскрытые от шока, впились в лицо пришельца. — Что ты такое⁈ Где… где трусливый щенок Николай⁈ Где он⁈
Император сделал один шаг вперед. Короткий. Неотвратимый. Казалось, земля подвинулась под этим шагом. Голос, когда он заговорил, был тихим, низким, но он резал слух, как раскаленное лезвие по обнаженному нерву, наполняя пространство ледяной, давящей силой, от которой сжимались легкие:
— Слабый Николай — лишь маска. Театральная тряпка для высшего света, который ползает во власти, мечтая лишь о наживе. — Еще шаг. Теперь вплотную. Лицом к лицу. Игорь почувствовал жар, исходивший от этого человека, запах озона и древней силы. — Я — истинный император России. Я — меч и щит. Моя задача — спасти страну. И выжечь всю Скверну дотла. Истребить демонов до последнего. — Его янтарные глаза впились в Игоря, игнорируя Марину и Глеба. — А что до вашего Л. И. Р.-а? То вы всего лишь сор на моем сапоге. Обычная пыль… Не более.
Игорь вдруг почувствовал, как рушится весь его мир. Бастионы его веры, его годы борьбы, его стальное презрение к «щенку» — все рухнуло в одно мгновение. Щенок оказался… этим. Чудовищем. Способным остановить его, лучшего из лучших охотников, одним только взглядом!
— Ты силен, Игорь, — голос императора звучал почти с уважением, но это лишь подчеркивало пропасть между ними. — И предан своему безумию. Слепо. — Взгляд его янтарных очей был тяжел, как могильная плита, и неумолим, как сама судьба. — Но сегодня ты должен был сражаться не со мной. Орден Охотников вне политики! Не так ли? — самодержец сделал легкий, презрительный кивок в сторону поверженной Химеры, которая хрипло забилась в последнем спазме. — Ты должен был сразиться с ее тенью. С происками истинного врага. Подумай об этом на досуге… Насколько чисты твои помыслы? Я ведь могу уничтожить тебя… — Император сделал паузу, что была весомее крика. — Но убить тебя сейчас… будет ужасной расточительностью и кощунством. Я не привык попусту тратить ценные кадры.
После этих слов Николай совершенно беспечно повернулся к Игорю спиной, оставляя охотника стоять с пустыми, обожженными руками и сокрушенной, вывернутой наизнанку душой. Отвернувшись, император бросил через плечо:
— Иди к своему хозяину и расскажи его слепым псам, кто истинный враг Империи. Это ведь Пекло, демоны и тьма, пожирающая ядро этого мира. Расскажи о настоящей войне, которая грядет, ведь этот зверобог был заражен Скверной явно неспроста… — Он сделал шаг в сторону Купола, затем остановился, не оборачиваясь. — И готовься. Когда придет время… когда я пойду выжигать демонические гнезда до основания… мне понадобятся все штыки. Даже твои. Особенно — твои.
Это была пощада. Высшая форма презрения! И… ледяной расчет. Игорь стоял. Ошеломленный. Униженный до самой глубины своего существа. Дрожь прокатилась по его телу. В его глазах, помимо тлеющей ярости к самому себе, вдруг вспыхнуло нечто чуждое, пугающее.
Сомнение.
Он вдруг осознал, что император — не слабак, что он ведет борьбу с тьмой своими методами и что он заложник дворцовых интриг… Также Игорь понял, как сильно он облажался…
Будучи охотником, он клялся не принимать участия в политической деятельности. Будучи охотником, он должен был нести только крест истребителя демонов. А он… Возжелал большего… Стал считать себя мессией… И именно в этот миг глубокая, звенящая трещина пошатнула его железную веру в революцию.
* * *
Я побрел обратно к Куполу. Каждый шаг давался ценой невероятных усилий. Пустота в Источнике ныла ледяной дырой, отравляя сознание. Боль… глухая и разлитая по всему телу, пульсировала в натруженных мышцах, ломила кости, сводила судорогой икры.
Кровь и едкий пот засохли на лице, смешавшись с горьким пеплом. Когда добрался до выживших, я просто щелкнул пальцами. Золотисто-янтарная защита вздрогнула, зазвенела, как миллион хрустальных колокольчиков, и рассыпалась в дождь холодных, угасающих искр.
Орловская и Рыльский застыли, уставившись на меня как на чужеродное существо. Могущественное. Пугающее своей нечеловечностью. Пришельца из миров, где правят иные законы.
Анна, слабо застонав, открыла глаза. Ее синие горные озера нашли мои янтарные. Прозрачные. Бездонные. Она видела в них мощь, сокрушившую Зверобога. Видела власть, отпустившую сломленного врага. В ее взгляде не было страха. Был глубокий, ошеломляющий шок. Всепоглощающее непонимание происходящего кошмара.
Рыльский закашлялся судорожно, выплюнув комок черной слизи. Его обгоревшее, искалеченное лицо корчилось от физической боли и немого, животного вопроса, застывшего в красных от лопнувших капилляров глазах:
— Кто… — хрипло