И всю осень, фотографируя гламурных мальчиков и девочек – мальчики, правда, получались гораздо лучше, и вскоре мне стали давать в основном их – я думала о мужике, который за тринадцать лет знакомства измочалил меня в дым, и которого я по-прежнему не могла выкинуть из головы. Я думала про то, правда ли всё то, что рассказывают про зону у нас здесь и показывают в кино? Думала про то, что станет с Яром после того, как его посадили по этой уродской статье – к которой, думаю, он всё-таки не имел никакого отношения, потому что нафига ему насиловать и убивать эту девчонку, когда он может купить себе любую? Если только… В этом месте меня всегда клинит. Потому что я, как и менты, вижу мотив. Я думаю, что он, возможно, хотел изнасиловать и убить меня. Но если мне кто-нибудь придёт и объяснит, почему тогда он не пришёл напрямую ко мне, я… Не знаю. Подарю ему всё, что у меня есть.
Яр – это в самом деле какой-то спрут. Спрут тёмных мыслей, которые мне не дано распутать или понять. Но я понимаю одно – я не хочу, чтобы на Зоне с ним случилось что-нибудь плохое.
Тут, в Москве, у меня не так уж много денег или друзей – но всё-таки есть кое-кто. И если Яру там что-нибудь нужно – я хочу об этом знать.
Меня кидало из крайности в крайность все два месяца. Я хотела увидеть его – и хотела навсегда о нём забыть. Я узнала в сентябре, как послать ему что-нибудь. Мне казалось почему-то, что уж это я точно должна сделать для него – и я послала то, что пришло в голову, синий пуховик, почти такой же, как тот, в котором он был со мной в Швейцарии, два свитера, в которых мне особенно хотелось бы увидеть его и, уже отправив, подумала о том, что не догадалась послать никакой еды. А деньги?.. Интересно, они там в ходу? Я стала читать, но не вычитала ничего. Нужно было увидеться с ним лично, чтобы спросить – но на это я не могла решиться никак.
В общем, в ноябре, уже зная дату дня посещений, я твёрдо решила, что именно на этот день назначу сессию и не поеду никуда.
Фотки вышли отвратные. Сосредоточиться не удавалось никак – и всё равно пришлось всё переснимать. Но хуже было то, что весь декабрь меня мучила совесть, как будто я предала его. Перед новым годом я снова собрала посылку – теперь уже положила побольше всего. Колебалась между водкой и шампанским – и выбрала дорогой коньяк, который Яр в последние годы любил пить у камина. Представила, как он будет хлебать его из горла на нарах. Вытащила и снова положила.
Коробка получилась большой, потому что я набила туда ещё и шарфы – из тех, что носил мне Дима. А обратный адрес, как и в первый раз, подписывать не стала. Я всё ещё не была уверена, что хочу, чтобы он знал, кто всё это шлёт.
Совесть, впрочем, не отпускала.
Новый год мы встречали с тусовкой из Men's Health, но пока все пили, я в основном стояла у окна, смотрела в темноту и пыталась представить – как ему там?
Что он сделал со мной такое, что не удавалось выкинуть его из головы четыре чёртовых года?
Говорят, нормальным считается период "акклиматизации" после расставания, составляющий половину длительности периода отношений. Это очень красивая модель. Я о ней у нас в журнале прочитала.
Только кто бы мне сказал, что такое "отношения", были ли они у нас когда-нибудь вообще? И если да, то с какого места вести отсчёт – и в каком поставить точку?
Я лично не знала. Знала только, что спустя четыре года меня крутит всё так же, как и три года назад.
Я перестала узнавать себя в зеркале. Я сменила жильё, марку одежды, машину… Не смогла сменить только фотоаппарат. И Яр по-прежнему оставался со мной.
К февралю меня измочалило окончательно. Я решила, что так или иначе должна замкнуть этот круг. Просто поговорить, поставить точку, узнать, что между нами. Просто расставить точки.
И я поехала. Толкалась добрых два часа среди этих странных людей, среди женщин, из которых даже самые молодые имели поношенный вид и были накрашены как матрёшки, а от некоторых так пахло дешевыми духами, как будто я пришла напрямик на панель.
Мне было неуютно. Я смутно чувствовала себя одной… одной из них. Приехала на свиданку к своему ебарю.
Захотелось блевать от этой мысли, но я продолжала стоять. И думать дальше. О том, как неуместен здесь Яр. О том, как он выглядит теперь. И о том, как примет меня.
Когда я покупала билет и стояла в этой толпе, я однозначно забыла, кто такой Яр и чего следует от него ждать. Я готовилась – ну, может, просто надеялась где-то в глубине души – увидеть улыбку, получить возможность коснуться губами его губ. Я готовилась к тому, что он меня пошлёт. Скажет очередную дрянь или посмеётся надо мной.
Но я как всегда оказалась не готова к тому, что произошло – Яр попросту не вышел ко мне.
Меня накрыла такая злость, что хотелось разнести к чёрту всю эту тюрьму. Единственное, чего я хотела от него в тот момент – это чтобы он сказал мне в лицо, что между нами ничего нет и никогда уже не может быть. Но даже этого он не захотел мне дать.
Я не знала, что делать. Проторчала там почти весь день. Потом собрала в сумку всё, что привезла с собой, и поехала к единственному человеку, с которым могла о Яре поговорить – к Туку.
Тук меня, как ни странно, ждал. Меня постоянно удивлял этот мужик – он всегда будто бы знал больше других – и всегда молчал.
Я не спрашивала его, чем занимается теперь. Когда мы увиделись в первый раз после долгого перерыва, он сам сказал мне, что развёлся – но это всё, что он счёл нужным мне рассказать. Хотя принял, в общем-то, тепло. Так же, как и в этот раз.
Мы