Я тотчас сел в обратный поезд. Полтора часа до тех пор, пока не вернулся домой и не обнаружил, что паспорт забыт на столе, были временем непередаваемого ужаса. Я думал, что паспорт украден у меня при посадке...
В Москву уже не поехал.
8. Утром начал антифашистскую кукольную пьесу «Мясник Фома — большая крома». Расчитываю написать 6 картин (стр[аниц] 15–20). Первую картину написал и перепечатал.
Потом поехал в Москву. Прежде всего направился в ДИ. Там эвакуационные настроения, все рукописи увязаны в огромные пачки, в том числе и мойи «Бойцы-невидимки». Разговор о них т[аким] о[бразом] откладывается на неопред[еленное] время.
Свез статьи по математ[ике] в воен[ном] деле в «Науку и жизнь». Богдановой они понравились, не знаю почему — она только их перелистала.
Был у Немченко. Моя установка на большую кук[ольную] пьесу не годится, надо миниатюры на 1–2 исполнителя и на 10–15 мин[ут] времени.
Около К[омите]та встретился с Розовым, он ничего не делает в смысле писательства. Немченко показала нам образцы того, что написано и уже отдано: халтура страшная! Был в Обл[астном] Театре Кукол, оставил им первую картину «Фомы».
9. Написана и перепечатана кукольная миниатюра (8 стр[аниц]) — «Мясник Фома — большая крома». В Москву не ездил.
10. Поехал в город, прежде всего отправился в Детиздат. Оттуда позвонил Аристовой и узнал от нее новость: К[омите]т по Дел[ам] Иск[усств] эвакуировался! С ним уехала и Немченко и «Проф[ессор] Витаминов» и деньги, которые следовало за него получить. Аристова сказала мне, что теперь кукольные пьесы надо сдавать во Всесоюзное Театральное О[бщест]во (ВТО) — Бархашу.
Поехал в Обл[астной] Кук[ольный] Театр, отдал экземпляр пьесы Андриевичу, зашел к Швембергеру. Он очень не любит Бархаша, называет его бухгалтером, который, неизвестно почему, занялся кукольным театром и ничего не понимает в искусстве.
Мы с Швембергером заключили пари.
— Война кончится в ноябре, — сказал он.
— Твоими бы устами мед пить, — отвечал я. — Ставишь бутылку шампанского?
— Дюжину поставлю!
— Идет!! — хлопнули по рукам.
Действительно, если война кончится в ноябре, за это ничего не жалко.
Швембергер уверяет, что наши войска через 5–10 дней нанесут фашистам сокрушительный удар.
Пока на фронтах установилось затишье.
Отправился в ВТО, Бархаша не застал, оставил пьесу для прочтения.
11. Вспомнил старину и начал писать стихи. Написал «Балладу о советском летчике». Мне она определенно нравится.
Евгений считает, что она не хуже тех стихов, что печатаются сейчас. Я это знаю. Она лучше даже многих «стихоплетений», написанных людьми с именами.
Вот образчик такого «стиховарения», написанного Мих[аилом] Светловым, и напечатанного в «Известиях» 9-VII.
«Я хочу, товарищ Харитонов,
Товарищ Здоровцев, товарищ Жуков, я
Хочу сказать, что в гуще миллионов
Героев увеличилась семья» (!!!)
Ну что за бездарное, халтурное стихокропательство. Чем это лучше «знаменитых» стихов Тредьяковского:
«Екатерина Великая, о!
Поехала в Царское село».
12. Был в Москве. Поехал прежде всего к Бархашу. «Фому» он забраковал. Будто-бы неверна политическая установка, вернее преждевременна. Нельзя, видите-ли, предсказывать гибель Гитлера? Чепуха, не верю я этому. Наши плакаты, лозунги, окна Тасс говорят совсем другое. Но раз он — не пропускает, ничего не сделаешь.
Бархаш — это сладкоголосый прилизанный человек, который в разговоре со мной, усиленно и несколько раз подчеркивал, что он много лет работает в кукольном театре, что у него большие знания, что он может очень много помочь, что он не рецензирует, не ущемляет, а консультирует и т.д. По-моему он напрашивается на соавторство. Что-ж? В этом есть прок, т.к. у него, очевидно, большие связи. Чем работать на Розова, который и писать не умеет и вещь провести не может, лучше работать на Бархаша.
— Работать мы с вами будем, — сказал он. — Приходите со своими замыслами, проектами и т.д. Я буду вам помогать.
Посмотрим.
Занес в «Известия» свою балладу. Думаю, не напечатают. Я ведь не Мих[аил] Светлов.
По дороге на вокзал я встретил профессора Прокопьева и он рассказал мне, что в Ин[ститу]те ведется запись преподавателей, желающих отправиться в Алма-Ата или в Миас.
Эта весть меня встревожила, я поехал в Авиационный Ин[ститу]т, узнать, как там дело обстоит насчет эвакуации.
Доцент Цетлин, зам[еститель] пред[седателя] приемн[ой] Комиссии, сказал мне, что еще ничего пока неизвестно и просил позвонить дня через три.
Домой я ехал в очень паршивом настроении, но дома узнал радостную весть: эвакуация наркоматов отменяется! Настроение сразу резко поднялось. Значит, на фронте дела идут хорошо, и в Москве будет нормальная жизнь.
Позднее известие об отмене эвакуации наркоматов подтвердилось и из других источников. Хорошо!
13. В этот же день звонил в «Науку и Жизнь». Мои матем[атические] статьи очень всем понравились, пойдут. Богданова просила писать следующую статью: «Матем[атика] и артиллерия».
Заходил к Маршаку, но никого не было дома.
А дни стоят чудесные — солнечные, тихие, жаркие — с утра и до позднего вечера можно ходить в одних трусах. Вступил в действие наш душ.
На дачах спокойствие, стаи ребят из детских садов кричат в лесу, как стаи галок в Сибири, в былые дни...
13. Воскресенье. Ничего существенного.
14. Неважно себя чувствовал (желудок, отрыжка), в Москву не поехал.
15. Был в Москве. Свез пьесу «Довоевались». Бархаш заявил, что ее надо переработать, дать больше действия роботу, меньше разговоров людям.
Дал мне для доработки миниатюрку (1 страничка) А. Таланова под заголовком «Партизан».
16. Написал стихотворение «Россия». Далось оно мне с большим трудом и не удовлетворяет меня. Конец скомкан и вообще «не вышло». Переработал талановскую вещичку. Получилась пьеса в 4 стр[аницы] вместо одной, назвал ее «Глухонемой».
17. Был в городе. Сдал «Глухонемого», «Довоевались» еще лежит в ВТО. (Кстати, 15-го Бархаш отказался со мной сотрудничать, т.к. это ему неудобно). Заезжал в Институт и не утерпел, купил в книжном киоске однотомник «Тихий Дон». Долго я стоял у прилавка, вертел книгу в руках и, наконец, желание иметь книгу перевесило. Удачно сел в поезд и начал читать с большим наслаждением.
18 и 19. Читал «Тихий Дон».
20. Воскресенье. Переработал «Довоевались» (правда, очень несущественно). Явился Вильхельм с очень неприятным известием: в Институте приказ — эвакуировать детей всего состава Ин[ститу]та с матерями. Места: рудник Калата (около Свердловска), Челябинск, Риддер. Эвакуация будто бы обязательна под ответственность директора.
21. Поехали с Галюськой в город — я выяснять вопрос об эвакуации, а она собирать имущество. Был я в Ин[ститу]те, оказалось,