Утром, на месте, где колокол под землю ушёл, вырос очень похожий на произведение мастера цветок, цвета неба!
Летела ласточка, вырвала его из земли и полетела в Святую Русь. Везде, где пролетала птица, вырастали голубые цветики и раздавался едва уловимый звон бубенцов. Со временем люди подметили сходство их с колоколами и назвали цветы колокольчиками.
Прошло много времени. Никто не помнит историю с колоколом, а колокольчики цветут повсюду, радуют всех, кто их замечает и слышит.
Переводы
Валентин Серебряков
Серебряков Валентин Михайлович, родился 1 октября 1940 года. Окончил физический факультет Саратовского госуниверситета им. Н. Г. Чернышевского. Работал на предприятиях Саратова и Московской области.
Член Интернационального Союза писателей и Международного Союза писателей Иерусалима.
Автор четырех поэтических сборников и сценария-мюзикла.
Печатался в журналах «С нами Бог», «Литературный Иерусалим», «Иностранная литература», во многих сборниках стихов и литературных альманахах.
Награжден дипломом «За крупный вклад в развитие культуры» конкурса поэзии им. Иннокентия Анненского, медалью и дипломом Антуана де Сент-Экзюпери за вклад в развитие русской поэзии, медалью в честь 65-тилетия основания ИСП. Номинирован на литературную премию им. Вл. Набокова.
Ури Цви Грринберг
(Переводы с иврита)
В час синей ночи
Я видел пса, в ответ на зов он взглядом всех голодных
псов, скитальцев-одиночек
откликнулся и счастлив был, с ним мальчик вдруг
заговорил в начале синей ночи,
его по имени назвал и именно его позвал, а не дворняжек
прочих.
И песья тянется душа к двуногому, он не спеша и с
жалостью бормочет
в час наступающей уже суровой синей ночи.
Пес смело к мальчику идет, а тот уж в дом его ведет:
«Ну, подожди, дружочек,
на кнопку мы нажмем вот-вот, и дверь откроется на тот
призывный наш звоночек».
Открылась светом, теплотой пахнуло, вкусною едой,
взгляд пса сосредоточен;
сквозит в нем в жалости нужда, что в прошлом – драки и
вражда и голод внеурочен,
боль неприкаянных собак, боль человека, кто вот так был
жизнью заморочен.
Кто безутешен, одинок, кто жил без мамы долгий срок —
она бы за него молилась Богу очень
и говорила б: «Уже ночь, как сыну бедному помочь,
где бродит ангелочек
в беде и бедности своей средь синей страшной ночи?
О Боже милостивый мой, где сын склонится головой?
Ведь даже птица до зари в своем гнезде спит, впрочем!»
Да, человек в руках судьбы не в силах избежать беды,
как пес цыганский на цепи, замок которой прочен,
из ночи в ночь, и все невмочь неволю эту превозмочь —
круг жизни правомочен,
и забывается уже в невольном этом крутеже:
начало было или нет, но миг зачатья точен,
затем рожденье, люлька, грудь и дальше – непонятен путь,
он длинен, он порочен.
И там на краешке земли, как в исчезающей дали —
днем темень, между прочим —
душа не видит там конца: и птичьей шеей тянется
на плаху – нож отточен.
Вот ангел смерти – дудку в рот, в засаде сладостно поет
и нежно слух щекочет:
«Приди, мой миленький, ко мне, здесь ты на ложе,
как во сне, о всем я позабочусь,
и ждет тебя уют, покой в час твоей синей ночи:
час усыпленья твоего, когда не надо ничего —
и в глубочайшей тишине начнется путь бессрочен».
Цикл: после смерти мужа
1.
Он отошел, и она поняла, но поздно, уже на излете,
что каждой частичкой любила его, всей полнотой своей плоти.
Он, пробудить в ней любовь не сумев, сказал на отчаянья
ноте:
«Умру я, придет одиночества ночь и сколько бы ты
ни старалась
искать со свечами меня, не найдешь, гулкую чувствуя
жалость».
Кровоточащие были слова… Он ей говорил неподдельно
о чувствах своих (он как бы впадал в молитвенное
исступленье
и в полноте своей чистой любви себя отдавал без остатка).
Помнит она, будто видит в ночи: в росе на возделанной
грядке
растут не цветы, а прервавшие лет птицы лежат
в беспорядке.
Нету его. Только в саване вид останется перед глазами,
когда опускали в могилу его. Плакали все. Все рыдали,
но не она. А теперь по щекам слезы стекают ручьями
и пот холодный скользит по спине в этой печали.
Смотрится деревом голым она, ветви обрублены грубо,
лишь кроной оставлена ей голова жалостливым
лесорубом.
Ворон на крону приносит беду, душу сжимает ей стужа…
И во всех окнах видится ей живым лицо мертвого мужа,
и на пейзажах с луной между гор укором немым оно
служит.
* * *
– Он всегда был со мной за шаббатним столом,
был неловок, но нежен со мною в любви…
А мужчины, что раньше ее веселили,
не будили теперь у ней страсти в крови!
Она стала вдовой, одиночества пропасть познав:
при касаниях, взглядах – он держит ее за рукав:
Бог не дал им детей, род оборван: пустыня…
Как он пел! Его голос был редкостный дар,
из могилы ей слышится песня: рекой разливается ныне,
и она посредине реки этой Квар[33].
2.
Она еще крепкая, ладная, с блеском в глазах.
Спокойная и бесстрастная. И фигура – виолончель.
А ночами ее как щепку швыряют шторм и гроза,
и не прибиться к берегу – бесконечная канитель.
Бывали раньше ночи на ложе – луна и штиль, —
сейчас такое спокойствие не для ладьи.
Быть вдовой – новая роль, попробуй ее осиль,
нет рядом живого – холод и страшная