Вот в этом доме, который напротив рощи, мы там жили. И там, получатся, две половины, мы в этой половине, а ребятишки там. И слышу, Ваня кричит: папа, спокойной ночи, я – ладно. Потом, слышу, Света кричит. Я думала, мне показалося. Я Саше говорю, я говорю, это че сейчас было? Он говорит, че, Света сказала: «Папа, спокойной ночи».
У меня такая истерика открылась, я так плакала. Я этот день никогда не забуду.
И Кибальчиш мне еще тут говорит – хороший он был. Я говорю, надо было относиться к ребенку как положено. Если мы с Сашей сошлися, он на пилораме работал, так он на обед идет, они летят, они его облепят, он их тащит оттудова, с горы, на руках. И до сих пор вот она – что мама, что Света, даже если он вот пришел домой пьяный, чтобы я на него голос повысила? Да ни за что в жизни мне никто не дает этого сделать. А так – это не жизнь. С одним пять лет, со Светиным отцом, потом восемь лет. У Светы вообще останется, наверно, с детства отпечаток о нем. Она, даже если я завожу тему, она сразу говорит – мама, замолчи. Даже не поднимай. Просто она сразу это все вспоминат. Мне даже один раз пришлось постригаться чуть ли не налысо. Когда из-под ружья мы по-пластунски ползали по полю, вот в этих липучках. И под ножом, и под ружьем я была, и под топором. И под лезвием даже, не поверишь.
Из этих восьми лет самое большое мы год наберем не пьяный. С вахты приезжал домой – он эти десять дней дома квасил. На вахту он уезжал, ну, там, может, не пил какое-то время – там начальство. Но все равно они втихушку скрадывали. А одному не пьется. Он, бывало, даже заставлял меня. Вот садится и начинат: «Ты меня не любишь, ты не уважаешь. Сейчас, если ты со мной не будешь пить, я подниму всех детей, они будут сидеть».
И ночью за бутылкой также – разбудит в три, в четыре часа ночи: «Иди неси бутылку». Никто не будет спать, пока я не принесу бутылку. Вот и идешь, со слезами, долбишься в каждый двор, лишь бы только взять, ради детей, чтоб дети были спокойны. А если он домой еще пьяный, да откуда-нибудь пришел. Все. Мы сразу собирали манатки, только слышим, что он идет, – через окошко выпрыгивали. В огороде в теплице прятались – и где только ни прятались. К маме придет он – если там я, у мамы, он окошки вышибал.
С Ваней-то мы постоянно, они в этой половине, а мы в той половине. У меня там уже было готово, под кроватью теплые шубы настелены. Я этого в охапку и вcе, только услышу, что долбится, я его хвать. А там та половина не отапливается. Вот, сына туда, в эти куртки закутаешь, а он заходит, так походит, а ты лежишь. Вот сейчас если он найдет, вот и лежишь, трясешься. А если он находил – сразу цветешь потом, как майская роза.
Он мне один раз на Калганке – переносица-то сломанная, – Вера трогает переносицу. – Сейчас морозы вот начнутся… [будет чувствоваться]. Сломал переносицу. Сгустки аж летели с носа. И было бы за что – я бы даже не против. Просто он шел, с Ваней на руках, а тут в Нахаловке, как из Нахаловки выезжаешь, лесочек такой, типа площадочка, и дом стоит. И я туда заскочила в туалет, машинально, и тот пьяный шел рядом. Че-то праздник какой-то был, мы в лесу тут сидели. И ему прибредилося, что я сбегаю от него. И он тут залетел, я даже не успела штаны одеть. Он меня реально вот так сгреб, как дал, – Вера показывает кивком головы, ударил ее в переносицу головой. – И я обвалилася. И начал пинать. Хорошо, заорали вот Зоечка Марысьева да Маргаритка – услышали. Сбегали за Гришкой.
Гришка его и топил в Ангаре, и что только ни делал – я думала, утопит. А мы огородами, всяко-разно. Так я вызвала ментов, сняла побои. А че толку: менты приехали, он им пару щук копченых дал, и они замяли дело. Ишо мне же штраф выписали – полторы тысячи. Сейчас вот вспомнила: открывала карту – ну брала вот в больнице для Вани, – нет, ну я думала, что Боря жестокий человек, ну вырос без матери, как говорится, без отца. Но до такой степени, чтобы ребенку в жопу насыпать перца, – извини-подвинься.
И так же я ездила билася, и еще меня же чуть на пятнадцать суток не посадили. За ложные показания. Потому что у него хирург, видите ли, ничего не нашел.
А пилы-то – «Урал». Он ее дергает, а этого заставлял палец с подсвечник пихать, оттудова ток шел. Они приезжали, эту пилу фотографировали. И мне же пятнадцать суток чуть не влепили».
Екатерина Оаро
Екатерина Оаро родилась в Одессе, жила в Беларуси, России и Франции, сейчас живет на севере Италии. Окончила факультет журналистики БГУ, а после – Литературный институт им. Горького, отделение прозы, семинар прозы Александра Рекемчука. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Тверской бульвар», «Пятью пять», «Прайдзісвет» и других изданиях.
Держись и пиши
Фрагменты книги
Миф о писательском отпуске, или У меня нет времени писать
«У меня нет времени писать», – говорят некоторые. Они ждут окончания сложного проекта на работе, или когда подрастут их дети, или пенсии, или пассивного дохода, или отпуска. Или того дня, когда они поставят галочки напротив каждого пункта списка дел на эту неделю. Им кажется, что, чтобы писать, нужно обязательно поставить жизнь даже не на паузу, а прямо сразу на «стоп».
Я не буду говорить вам, что правильное время никогда не наступит. Тем более что вы это уже читали в других книгах. Конечно, оно может наступить. Со мной однажды случилось такое.
В 2013 году мы только переехали из России во Францию. Если вы бывали на севере Франции в июле, то, наверное, видели, как города впадают в спячку до сентября. Рассасываются все пробки, запись к доктору только на октябрь, на двери булочной трепещет