Далеко на улице зажгли свет. Филин, разбив окно, прыгнул вниз. Звук, заставивший его протрезветь, так и не выключался. Но как только ноги его коснулись земли, на Филина напал смех.
Он пошел, пригибаясь, вдоль кустов, потом пробежал несколько метров тоже пригнутым, но смеясь и изображая галоп. Выпрямился.
– Стой! Кто идет?! – где-то совсем рядом спросил громкий молодой голос.
Филин отшатнулся.
– Стой! Стрелять буду!
Филин громко гавкнул в сторону угрожающего ему голоса, тот хохотнул из темноты.
Филин продрался сквозь кусты, сокращая дорогу к выходу. Из-за собственного дыхания и треска веток он не расслышал выстрела: просто обожгло правую ногу, и стало больно идти. Сигнализацию выключили. Сильно припадая на подбитую ногу, Филин по скверику вышел на тротуар, ведущий к КПП, и поскольку сзади слышались голоса, а ворота были приоткрыты, он направился прямо к ним. В голове его со скрипом и скрежетом захлопывались тысячи железных ворот, гремели засовы, но по хорошо освещенной улице он шел не спеша и не хромая. Голоса приблизились. Филин пошел медленнее.
– Нет, – расслышал он голос, – тот бежал, как заяц. Я точно попал. Вон, на того похож.
Филин понял, что показывают на него, но не обернулся и не ускорил шаг, а наоборот, остановился совсем, постоял и спросил у солдата, прохаживающегося туда-сюда вдоль ворот:
– Сколько время?
– А у тебя сигаретки не найдется? – охотно отозвался солдат. – Минут двадцать первого.
Филин протянул ему полоску жвачки.
Покинув воинскую часть, Филин ковылял вдоль бесконечного зеленого забора по узкой, плохо освещенной улице, потом вышел на площадь перед маленьким кинотеатром. Мимо него с криком: «Беги, мужик, загрызет!» – пронеслись двое мальчишек и разбежались в разные стороны. Из переулка, откуда он только что вышел, выскочила невероятного размера овчарка. Она неслась прямо на него, Филин отпрянул, попытался бежать, но только согнулся от боли и бессилия и развернулся к ней навстречу. Он видел ее приближающиеся желтые глаза, мокрый язык. Филин боялся упасть. В полутора метрах от него собака остановилась, махнула хвостом, помоталась из стороны в сторону и побежала за одним из исчезнувших в темноте ребят. Филин слышал собственное дыхание, прерывистое, скомканное, вместо выдоха – скулеж, слышал свои торопливые, неровные шаги. Он привалился к дверям старого дома и постучал. Никто не отозвался, хотя в одном из окон горел свет. Он снова постучал, сначала несмело, потом громче, требовательнее. Послышалась возня за дверью, сбросили крючок. Не переставая скулить, Филин вошел в дом, придерживаясь за косяк:
– Ильинична, не узнала? Это я, Филин с детдома.
– Узнала кой-как. Здоров стал. Что пищишь-то?
– Подстрелили меня.
– Проходи, штаны снимай.
Филин сел, его мутило, во рту пересохло, он с трудом держался, чтобы не рухнуть. В голове скрежетало по-прежнему, и сделалось душно. Он пошарил глазами по окнам и увидел открытую форточку, через которую комнату иногда овевало осенним ветром. Как рыба ртом, Филин вдохнул несколько раз, и скрежет почти пропал. Он вдруг увидел себя сидящим посреди пустой комнаты с запрокинутой головой на осиновом колу, а от потолка – ослепительный жар, как от Солнца.
– Господи, – прошептал он и вцепился в стул руками.
Пуля прошла в ляжке навылет. Старуха обработала рану, велела лежать и ушла заваривать чай.
– Не говори никому, – попросил ее Филин.
– А! – отмахнулась она. – Так и знала, что бурьяном вырастешь. Шею свернешь, я не пожалею.
– Ты не думай, я на дороге работал, – он перевернулся на живот, глядя с кровати в пол. – Да, все равно! Сколько живу, все бессмыслица какая-то.
– Смысл есть, только крестом на лбу твоем не стоит. Обижают его все, видите ли!
– Да причем тут!
– Обижали, обижали – правда. А ты и рад был, будто с обиженных спросу меньше. Пей, плюшки бери.
На лице старухи нельзя было прочесть ни любопытства, ни сочувствия.
– Домишко твой совсем в землю врос, – заметил Филин. – Что, Кисель кроме штанги не видит, что ли, ни черта перед собой?
– Да на кой мне! – равнодушно ответила Ильинична. – Женился он, внучек мой. Здесь редко бывает. За одного своего ученика грамоту получил. Тот всех победил, сто килограмм, что ли, поднял… А ты Петьку Акулова помнишь? Полгода как нет его. Помянуть спекла. Приснился сегодня.
– С ним-то что? – удивился Филин. – Ему везло всегда.
– Везло на зло. На Кавказе в горах разбился, – старушка хлюпнула чаем. – Такой пригожий был мальчик!
Филин ел, откусывая сразу по полпирога.
– Года четыре назад мамаша твоя приезжала. Где ты, что – спрашивала. Я сказала, на стройке где-то. Соврала, стало быть.
– И хорошо, – умиротворенно вздохнул Филин.
– Когда маленький был, ты ее ждал.
– Больше ждать было нечего.
– Из тюрьмы сбежал? – разглядывала его старуха.
– Типун тебе на язык! Ни разу там не был. Жаль Петьку!
Старуха вздохнула:
– Я еще почитаю.
Она положила оставшиеся плюшки возле койки Филина.
– Да у тебя здесь паучье царство! – глядя на потолок и темные углы, пошутил он. – Паразитов разводишь?
– Они мух ловят. Пусть живут.
Он закрыл глаза и слушал, как старуха читала книгу. То, что производило особенное впечатление, она записывала, скрипя химическим карандашом, на отрывном календаре. Слов Филин почти не разбирал, кроме тех, которые с первой попытки ей не удавалось прочесть.
– Ильинична! – вдруг вырвалось у него. – Ну хорошо, я – совсем плохой. Но почему те, которые больше понимают, которые лучше могут, почему они проигрывают?! Я не понимаю, почему?
– Это ты про себя?
– Да причем тут! Я знаю, что виноват и в том, в чем прав.
– А сегодня – за правое дело? – старуха, чуть усмехнувшись, отложила календарь.
– В воинскую часть за спиртом полез. Я вообще не пью…
Старуха охала и, вытирая слезы, говорила, смеясь:
– Узды на тебе нет, щенок! Ну, отдохни, полежи! Бегом только проскочить можно, а победить – никак. Я не рада была, как увидала тебя сегодня, смотри-ка, прости, Господи!..
– Ты раньше в Бога не верила.
– Не верю, не верю, сижу тут одна. Помирать скоро. Здесь даже церквушки нет рядом. Где увидишь, иконку бы привез, Богородицы, Спасителя. Во гроб было бы с чем… Свечек. Сама уже не доберусь.
От жары Филин размяк, бабка умолкла.
– Не волнуйся… – сказал Филин. – Ты все правильно говорила. Бегом только проскочить можно, а победить никак. Я схожу в армию и вернусь обязательно. А после, если возьмут, пойду на контракт. Меня же в десант призвали. Год пробегал. Хотел соскочить. Дурачок – одно слово. Теперь пора долги возвращать.
На дорожку они