Там деревья в шапке снежной
Дремлют в неге безмятежной,
Там оврагов перекаты
Снами зимними объяты,
Там волчком позёмка вьётся,
Там от ветра куст трясётся.
На поля, холмы, дубравы
Месяц светит величавый.
Я кричу что было сил
Заклинанье, как учил:
«Средь ночи на небосводе
Ты, подобно воеводе,
С поколенья в поколенье
Стережёшь свои владенья,
Желторогий наш мудрец,
Звёзд бесчисленных отец.
Знаешь тайны все земные:
Где лежат клады златые,
Где под утро солнце всходит
И как пашня колос родит.
Лишь один ты знаешь только,
До Кузьмы идти мне сколько.
Сжалься, месяц, пожалей,
Проводи к нему скорей».
Очертил я круг топазом,
Щёлкнул пальцами три раза,
Через спину слева плюнул
И пять раз на руку дунул.
Не успел договорить,
Слышу: «Так тому и быть —
По тропинке ты пойдёшь,
В городе его найдёшь».
Свет пролился изумрудный,
Заиграв дорожкой лунной.
Снег от света заискрился,
Словно ларь златой открылся.
Я пред месяцем склонился
И с почтением простился:
«Вот спасибо – удружил,
Делу службу сослужил».
На дорожку встал на ту
И вперёд по ней иду.
Вот иду через поляны,
Буераки и бурьяны,
Чрез холмы и косогоры,
Чрез деревьев коридоры.
Вижу: город предо мной,
Где-то там мой домовой.
Всё в асфальте, всё в бетоне,
Где Кузьма, в каком он доме?
Вдруг последний раз из туч
Месяц бросил длинный луч
И в мгновение одно
Указал им на окно…
Утро в городе настало.
Загудели три вокзала.
Люди на работу встали,
Двери в доме застучали.
Мы стоим с котом вдвоём,
Лишь одну мы дверку ждём.
«Котик, ты не подведи,
А мгновение найди
Проскочить в квартиру тенью.
Всё, беги! Тебе везенья!»
Дверь открылась. Котик смог
Просочиться между ног,
За цветком в углу укрылся
И на время затаился.
Тут же щёлкнули замки,
Застучали башмаки,
Где-то скрипнул пола лак,
Кто-то кашлянул в кулак,
Шумный лифт закрылся лихо,
И за дверью стало тихо…
Котик робко огляделся:
Где Кузьма, куда он делся?!
Под кроватью нет его,
Ни за шкафом, ни в трюмо,
Под диваном тоже пусто,
И под тумбочкой не густо.
Ни за ёлочкой нарядной,
Ни за пуфиком в парадной,
Ни за веником в углу,
Ни в коробке на полу.
«Мог ли месяц ошибиться? —
Котик думою томится,
Обходя кругом жасмин. —
Где же этот блудный сын?!»
Вдруг он уши навострил
И усами заводил.
Видит: сверху в дымоходе
Шевельнулось что-то вроде:
Там ни мёртвый, ни живой
Притаился домовой:
Весь чумазый, в чёрной саже.
Вот те раз! Нашлась пропажа!
Этот день был будто вечен,
Наконец настал и вечер.
Люди снова стали топать,
Двери снова стали хлопать.
И моя открылась дверь,
А оттуда, верь – не верь,
Будто на коне своём,
Кузька выехал верхом.
Вот все трое мы обнялись
И от счастья разрыдались.
Плачет Кузька мой: «Прости,
Как я мог от вас уйти?!
Возвращаться было поздно, —
Кузька кается мне слёзно. —
По тропе я ночью брёл
И до города добрёл,
А затем прокрался в дом
Незаметно и тайком.
А когда один остался,
Я на шторах покатался,
Погремел в шкафу посудой,
Телефон назвал занудой.
Съел затем кусок ватрушки,
В чьи-то поиграл игрушки,
В ванной простирнул носочки,
Из ковша полил цветочки,
Накидал подушек горкой
И хрущу румяной коркой.
Тут замок в прихожей щёлкнул,
Вспыхнул свет, пролезши в щёлку.
Дверь тихонечко открылась,
Глядь: семейка объявилась.
Я тогда догрыз ватрушку,
На комод поставил кружку,
В шар мохнатый превратился
И с подушек вниз скатился.
Вдруг раздался жуткий визг,
Хуже, чем мышиный писк.
Заорали на дом весь:
"Барабашка скрылся здесь!"
Сам его я испугался,
С ходу в дымоход забрался,
Третий день уж здесь сижу,
Через дырочки гляжу.
Слушай, только, правда, Вань,
Обижаться перестань.
То, что трое нас, смирился
И с котом я подружился,
Свою ревность осознал,
Лапу я ему пожал.
Так пошли скорей домой», —
Меня просит домовой…
* * *
Что ж, читатель мой любезный,
Путь прошли мы интересный.
И теперь в конце дороги
Подвести должны итоги.
Дело близится к развязке.
Но без были нету сказки.
И в краю как будешь нашем,
Мы тебе и дом покажем,
И кота, и домовёнка,
И нахального мышонка.
В поле тучном – волны хлеба,
Как платок крестьянский, небо,
Старый камень придорожный
И развилки выбор сложный.
Я же с вами не прощаюсь,
А по-честному признаюсь,
Что героев наших скоро
Ожидают к морю сборы.
Наберись, мой друг, терпенья
И готовься к приключеньям.
Уж плетутся Кузькой сети,
Да всё больше слов о лете…
Конец
Закон джунглей
В «Декамероне» Боккаччо чума смывает все законы и старые правила, «выравнивая площадку». Боккаччо как бы говорит нам, что существуют разные нравственности и они зависят от обстоятельств. Но согласен ли Творец с таким человеческим умозаключением? Возможно ли попрание Закона со ссылкой на экстремальные обстоятельства или нужно до конца уповать на милость и помощь Всевышнего?.. Вот вопрос, который в «Законе Джунглей» встал ребром между Львом и кровожадной Пумой…