Добро пожаловать в сельву!
I часть
И кто это там смеет утверждать, что Солнышко ласковое?!
Джунгли. Лианы вьются.
Речка с тёмной водой.
Звери пришли напиться
К речке на водопой.
Жирафы и обезьяны,
Мангусты, тушканчик каждый,
Верблюды, козлы и бараны —
Все изнывают от жажды.
Скачет сайгак вприпрыжку,
Щебень копытит звонко,
Рядом несёт мартышка
В жёлтых зубах мартышонка.
Катятся мелкие камни
С берега в мутные волны:
«Ну-ка подвиньтесь, лани!» —
Волк проворчал беззлобно.
И у воды теснятся,
Пьют от велика до мала
Смело, за жизнь не боятся —
Ведь перемирье настало!
А на откосе песчаном
В мантии пышной своей
Властно следит за стадом
Грозный царь всех зверей.
Твёрд его профиль гордый,
Великолепна грива,
Звери в глаза ему смотрят
Трепетно и льстиво.
Хвостом перед ним виляют,
Юлой перед ним юлят.
Все потому, что знают
Джунглей они царя.
Лев же невозмутимо,
Щурясь, глядит на небо:
Ни одного пилигрима —
Облачка – ну хоть где бы!
Рядом змея прошуршала
Хрусткой и ломкой отавой;
Пекло камыш иссушало
До сердцевины самой.
Сбросило листья махуа,
Птицы кричат тоскливо,
Солнце дрожит, как муха,
В адской жаре пугливо.
Лев обратился к зверям:
«Небо смогли мы прогневать!
Я к вековым деревьям
Предков иду проведать.
Бейте, слоны, в барабаны,
Цапли венки пусть вяжут,
Пойте богам осанны,
Ждём, что нам кости скажут».
В роще священной куллу
Снадобье вылил «муфуго».
В такт барабанному гулу
Кубок потряс из бука.
Бросив гадальные кости
Разом на козью шкуру,
Ни в торжестве лев, ни в злости,
Прямо как мудрый гуру.
От нетерпения шуму
Звери подняли немало.
Лишь кровожадная Пума
Молча одна стояла.
«Срок наконец-то указан, —
Лев произносит вслух, —
Ливень спасительный в шраван
Даст нам Великий Дух».
Звери хвалебные гимны
Радостно пели вождю.
Знают, что хлынут ливни,
Верят, что быть дождю.
К царской его пещере
Тащат они дары,
В истине древних поверий,
В правилах жизни-игры.
Ведь это известно давно
Кобрам, гаурам, медведям:
Всё, что вождю суждено, —
И суждено его зверям.
II часть
Мёртвые правят живыми.
Огюст Конт
Годы проходят мерно,
Медленно время тлеет.
В жизни закономерно
Всё на Земле стареет.
Лев тяжелей стал немного,
Бороду отпустил.
Так же лежит у истока,
Лапу в реку опустил.
Но не река уж это.
Русло её пересохло.
В самое жаркое лето
С солнцем, как алая свёкла.
Всё, что оставило солнце
От изобильного русла, —
С грязной водой болотце,
Выжатой пеклом в сусло.
Лев на своём помосте
Кубок потряс – грааль,
Бросив гадальные кости.
Смотрит задумчиво вдаль.
Жёлтое марево скрыло
Горы, холмы. К косогору
Пыль раскалённого ила
Видно сквозь марево взору.
Это бредут гауры,
Сгорбясь, издалека.
Выцвели бурые шкуры,
Впали, ввалились бока.
Клубы тяжёлой пыли
Густо покрыли солнце.
Знает лев: звери решили
С жажды идти на болотце.
Еле бредут и протяжно
В марево скорбно мычат.
Солнце палящее страшно
Свой совершает обряд.
Всё покорилось зною;
Стало махуа похоже,
Сбросив кору с листвою,
На сухожилья без кожи.
В берег впиявились корни —
Злые старушечьи пальцы, —
Рядом на выжженном дёрне
Сохнут жуки-страдальцы.
А у воды у мутной
Столпотворенье такое!
В сени тенистой, приютной
Все как в Ковчеге у Ноя.
Словно деля наследство,
Зебры, волки, бегемоты
Вместе, не зря на соседство,
Жадно лакают воду.
Хищник, жуя растенья,
Грязной водой запивая,
Знает, что лев примиренье
Издал, повелевая.
ВДРУГ… завоняло кровью —
Это без лишнего шума,
Скрывшись за спину воловью,
Съела мартышку пума.
Лев потянул тогда воздух,
Гневом глаза запылали,
Скрежет когтей его острых
Схож был со скрежетом стали:
«Сердце твоё кошачье
Стало змеиным схроном.
Здесь даже жизнь лягушачья
Защищена Законом».
Хищно она ухмыльнулась
В этот палящий зной,
Нагло в лицо усмехнулась:
«Что мне закон пустой?!
Списаны все законы —
Старые предрассудки,
Жить теперь будем по новой,
Сильному – карты в руки.
Засуха, Лев, опалила
Мёртвым дыханьем порядки,
Засуха освободила
От надоевшей оглядки.
Что мне, старик, тебя слушать,
Что подчиняться тебе,
Если хочу я кушать —
Пищу беру себе».
Замерло всё в мгновение,
Всё замолчало, притихло…
Жуткое оцепенение
Джунгли на время постигло.
Взгляды врагов скрестились,
Будто в бою секиры.
И в напряженье застыли
Бога войны кумиры.
Звери, дрожа от страха,
Бросились наутёк.
Взмокла на мышке рубаха,
Заяц залез под пенёк.
Горный баран заблеял,
Кричит, удирая: «Бэ-э-э,
Мне суховей навеял,
Чую, что быть беде».