— Еще капитан Емельян Длинный, вдова покойного купца Сиротина Евдокия и боярин Еремей Толстов.
Шагая по ступеням, я мысленно реагирую на слова Прошки.
«Острата с тысяцким это понятно! Они по поводу посла, что на Ордынском подворье томится. Капитану я указал быть. Он едет к Хансену на южную границу, и у меня, кроме писем, есть что передать, так сказать, не официально. Вдова — тоже ясно. Купец Сиротин погиб на Волге в прошлом году, и ближние по-родственному пытаются лишить вдову наследства. А вот прихвостень покойного Якуна чего приперся? — Я напрягся, пытаясь вспомнить, может забыл чего. Ничего не вспомнив, отмахиваюсь. — Ладно, разберемся!»
Прохор успевает проскользнуть вперед и распахнуть передо мной дверь.
— Еще Калида обещал быть! — Он выдает буквально мне в спину, и я захлопываю перед ним дверь.
Пройдя через весь кабинет, плюхаюсь в кресло.
«Устал я чего-то! — Шумно выдыхаю и вытягиваю гудящие ноги. — Немудрено, с утра в седле, а мне уже далеко не двадцать лет. Шестой десяток поди разменял!»
Если точно, то пятьдесят три, и по нынешним временам это глубокий закат. Из действующих первых лиц на сегодняшней исторической сцене старше меня лишь посадник Новгородский Богдан и хозяин Золотой орды Берке, да и то лишь на год. Князь Киевский Александр моложе меня на десять лет, а брат его Андрей, что благодаря мне все еще Великий князь Владимирский, аж на одиннадцать.
«По сравнению со мной, они просто птенцы желторотые! — Усмехаюсь про себя, но тут же вспоминаю годы их жизни и мрачнею. — Если верить учебникам, то, несмотря на небольшой возраст, старший умрет в этом году, а Андрей — в следующем».
Ближайшие годы вообще горазды смертями власть предержащих. Кроме Ярославичей умрут: ильхан Ирана Хулагу, хан улуса Джучи Берке и нынешний хозяин причерноморских степей и всей Европы — темник Бурундай. Ко всем этим смертям надо подготовиться, чтобы как минимум не потерять от смены пограничных властителей, а лучше еще и приобрести да по максимуму. Как это сделать, я еще не решил, но кое-какие мысли у меня уже вертятся в голове, и на них меня навел приезд ханского посла Абатай-нойона.
«Все, хватит заниматься ерундой!» — Мысленно подстегиваю себя к действию и решительно поднимаюсь. Прохожу в туалетную комнату, умываюсь и меняю потную рубаху на свежую. Затем зову Прохора, и тот вынимает из шкафа официальный консульский камзол.
Одев, бросаю взгляд в зеркало.
«Еще ничего, еще поживем!» — Удовлетворенно хмыкаю и бросаю Прохору.
— Зови Острату и тысяцкого!
* * *
Бояре сидят напротив меня, и Лугота с обиженным видом выговаривает.
— Ты, Фрязин, это брось! Татарин к тебе как к консулу Союза городов приехал, а не как к консулу Твери. Так чего ж ты эту ораву голодных ртов только на наш кошт повесил⁈ Пусть все города, что ты в свой Союз собрал, раскошеливаются. Почему только Тверь платит⁈
Говоря на наш кошт, Лугота имеет в виду бюджет города Твери, и тут, действительно, кроется очень непростая проблема. Дело в том, что до сих пор не существует бюджета Союза городов Русских. Нет у него ни общих доходов, ни расходов. Есть только обязательство городов в той или иной мере оплачивать свою долю армии, и мое слово защищать их в случае нападения извне. Изначально, создавая Союз, я так далеко не заглядывал. Для меня тогда главное было выжить и поднять престиж и безопасность базового города Тверь. Сейчас уже другое время, но Союз городов по-прежнему держится только на первоначальных правилах и моем честном слове. По сути, между городами никаких обязательств, кроме военных, нет, но при этом в мозгах у людей уже прочно засело такое понятие как Союз городов Русских, вот и появляются подобного рода накладки.
Принятие закона о создании общего бюджета, как и о едином судебнике, я отложил на предстоящий Земский собор, но для начала хотелось бы еще выиграть выборы. В любом случае на грядущем съезде Земского собора и Палаты князей борьба предстоит нелегкая. Ведь бюджет Союза складывается из взносов его членов, а никто — ни князья, ни прочий городской люд — раскошеливаться не любит, и заставить их сделать это добровольно — задача ещё та.
К ней я уже начал подготовку, а пока изворачиваюсь как могу. Как известно, лучшая оборона — это нападение, поэтому сходу снимаю с лица радушную улыбку.
— А с чего это ты, Лугота Истомич, решил, что ордынский посол по делам Союза приехал? Насколько я знаю, у него задача другая. Ему поручено перепись населения по городам провести, да налогов побольше собрать.
Бросаю на тысяцкого жесткий, насмешливый взгляд.
— Вот как ты думаешь, боярин, сколько с тебя ордынцы стрясут, ежели они о твоих реальных доходах прознают?
Лугота мрачно затих, а я тут же обобщаю тему.
— Вот о чем вам, друзья мои, думать надо, а не о том, как бы траты на свиту посольскую с себя спихнуть. Татарин сей не только моя головная боль, а всего нашего города. Ибо в первую очередь ханского посла интересует Тверь, потому как там, — тут я тыкнул пальцем в смотрящее на восток окно, — не полные дураки сидят и давно уже догадываются, что мы их за нос водим.
Тысяцкий бросил взгляд на Острату. Идя ко мне, они явно в таком аспекте на проблему не смотрели, и теперь оба пребывают в растерянности. Глядя на них, я опять успеваю подумать, о возрасте.
«Да уж, постарели ветераны! Из тех, с кем я начинал, они, пожалуй, одни и остались. Даже супротивник мой главный, Якун, и тот в прошлом году помер».
Молча встретив растерянный взгляд тысяцкого, Острата сходу «развернулся на сто восемьдесят градусов».
— Так и чего ты решил? Как отбиваться будем⁈
Не меняясь в лице, усмехаюсь про себя.
«Так, уже „мы“! Так-то лучше, а то наехали! Тоже мне старики-разбойники!»
Выдержав паузу, выбираю спокойный и уверенный тон.
— Есть у меня мыслишки, но, сразу скажу, это вам встанет в копеечку!
Бояре тут же насупились как дети. Я их не тороплю, мысль, что делать, у меня действительно есть, а вот стрясти денег с боярства и купечества тверского у меня появилась только сейчас.
«А что, с чем пришли, то и получат!» — Мысленно иронизирую и выжидательно смотрю на своих