Тверской баскак. Том Шестой - Дмитрий Анатолиевич Емельянов. Страница 68


О книге
хмыкаю про себя, — ведь нам навстречу сейчас несется не меньше двадцати пяти тысяч лошадей! Сто тысяч копыт стучат по земле!»

Пара минут напряженного ожидания, и передняя линия конницы проходит первую марку в тысячу шагов. Даю отмашку и на сигнальную мачту взлетает треугольный флаг — всем приготовиться!

Всматриваюсь в приближающуюся кавалерию и вижу, как идущие компактной лавой всадники Тугая начинают растягивать фронт. Вот они прибавляют в скорости и все больше и больше вытягиваются в линию.

Отметка в пятьсот шагов остается позади, и контур скачущей лавы Тугая уже напоминает не линию, а штангу с двумя мощными блинами по краям и тонким грифом посредине.

Только все эти перемещения видны лишь мне с вершины холма, а преследователи как видели, так и видят перед собой все ту же линию убегающего врага. Потому что маневр смещения к флангам проводят лишь всадники передних рядов, а задняя линия сохраняет свое прежнее движение и закрывает собой перегруппировку своих товарищей.

Конница приближается, и я нервно сжимаю кулаки, мне надо, чтобы как минимум к двумстам шагам всадники Тугая ушли с линии огня.

Марка в триста пятьдесят шагов! Тонкая линия Тугаевской конницы окончательно разрывается посередине, и теперь две ее половины в открытую устремляются к флангам. Преследователи по инерции еще хранят прежний строй, а свободное пространство между уходящими во фланги всадниками Тугая все увеличивается.

Отметка в триста шагов! Разрыв между «блинами штанги» приближается к желаемому.

Дистанция двести пятьдесят шагов! Дольше ждать я не могу и едва слышно шевелю губами:

— Кто не спрятался, я не виноват!

В тот же миг даю отмашку: «Огонь!» На мачту взлетает еще один треугольник, и по всей линии гремит команда.

— Батарея огонь! Огонь! Огонь!

Грохот орудий закладывает уши, и вонючий пороховой дым застилает видимость ватными клубами. Почти одновременно с пушками слышен залп первой шеренги громобоев, но рядом с оглушающим громом орудий это больше похоже на злое шипение разъяренного кота.

Центр конной лавы буквально сносит огненным шквалом. Под дикое ржание лошади валятся на землю, подминая под себя всадников, а идущая следом конница врезаются в эту свалку, устраивая настоящий кровавый хаос.

В тот же миг в эту какофонию ужаса врезается залп второй шеренги, и под грохот выстрелов побоище вновь затягивается пеленой вонючего тумана. Все это длится буквально несколько мгновений, и не попавшие под обстрел фланговые части ордынской лавы все еще несутся вперед. Дистанция до балки уже меньше ста пятидесяти шагов, но второй залп громобоев — это сигнал для выхода на сцену арбалетчиков.

Первая шеренга стрелков поднимается из укрытия, и рой арбалетных болтов накрывает всю линию атаки. Конная лава продолжает нестись вперед, несмотря на потери, но ее уже встречает залп второй линии арбалетчиков. Степные батыры летят с коней, валятся в траву злые монгольские жеребцы, и инерция огромной массы конницы на глазах начинает снижаться.

Залп третьей шеренги следует в почти остановившуюся атаку. До первых всадников буквально шагов тридцать и с такой дистанции каждый болт уносит чью-то жизнь.

Отстрелявшиеся арбалетчики, не перезаряжая свои смертоносные машины, сбегают обратно вниз балки и поднимаются на нашу сторону. Вражеская конница ошалело топчется перед оврагом в каком-то безумном ступоре.

Возможно, если сейчас позволить монголам несколько минут покоя, они придут в себя и, пользуясь своим подавляющим численным превосходством, даже смогут повернуть исход битвы в свою сторону, но я им такой форы не даю.

Труба издает надрывный вой, и на сигнальную мачту взлетает красный квадратный флаг: «Атака кавалерии!» Этого сигнала уже заждалась стоящая в резерве конница, и труба еще не замолкла, а холм уже вздрогнул от синхронного топота тысяч лошадиных копыт.

Вылетая с обратной стороны холма и набирая ход на движении вниз по склону, пошла в атаку бригада Стылого. Следом за ней, сразу рассыпаясь лавой идут две тысячи степных батыров Тугая. Они обходят край балки и атакуют остановившуюся орду с фланга, буквально сминая ее левый край и обращая его в бегство.

С другого фланга уже развернул свою конницу сам Тугай. Его всадники тоже успели разогнаться, и их удар в стоящего на месте противника похож на вход раскаленного ножа в масло.

Теперь вся орда Барсумбека и Куламая попала в клещи, и панический ужас сломил их волю к сопротивлению. Фланги уже повально бегут, но основная масса еще топчется на месте.

Я вижу бунчуки обоих нойонов в самом центре этой топчущейся массы конницы.

«Хорошо было бы взять их живыми!» — Мелькает у меня в голове, и я быстро окидываю взглядом склон холма.

Отстрелявшиеся стрелки уже все на нашей стороне балки и ждут, когда их товарищи подгонят им спрятанных на другой стороне холма лошадей. Некоторые уже в седле, и среди них я выцепляю Бо’яна Руди. Рядом с булгарином верхами еще около полусотни бойцов.

Подзываю его и показываю рукой на бунчуки нойонов.

— Достань мне их живыми!

Тот лишь радостно оскалился в ответ.

— Сделаем, господин консул! — Выкрикнув, он махнул своим: «За мной» — и, не дожидаясь их, сходу бросил коня в намет.

* * *

Все поле, насколько хватает глаз, завалено трупами коней и людей. Все уже кончено, и воины Тугая ходят среди павших, собирая добычу. Иногда то тут, то там сверкнет сабля, совершая удар милосердия. Монголы добивают раненых воинов и животных. Лечить и спасать их некому, а бросить без помощи только затянуть их мучения.

По договору с Тугаем, вся добыча с убитых бойцов и лошадей противника достается ему. Оружие, одежда степняков, сбруя, седла и прочее — все это сейчас снимают с трупов его батыры. Мои люди в этом не участвуют, и не потому, что я такой щедрый. Все, что монголы собирают сейчас, даже испачканная кровью одежда, в этом мире стоит денег!

Здесь нет мусора в понимании человека двадцать первого века. Нет пластика, нет понятия израсходованной бумаги, даже если лист исписан со всех сторон, его еще можно использовать на растопку или на поделку для детей. Любое изделие из стекла не выбрасывается никогда, и даже разбитому находят применение. Про одежду и говорить не приходится — даже самая ветхая и грязная, она все равно для кого-то имеет ценность.

Я не разбрасываюсь деньгами, а отдаю добычу Тугаю, потому что такова плата за участие в битве его батыров. Можно было бы и упереться, потребовать справедливого дележа. Думаю, Тугай согласился бы, но я решил иначе. Иногда, выгоднее быть щедрым! Выигранный бой, еще не выигранная война! Впереди

Перейти на страницу: