Успев подумать, что жена у меня умеет быть по-настоящему бесподобной и вести себя так, словно закончила высшую дипломатическую школу, возвращаю ей успокаивающую улыбку.
— Ну что ты, не волнуйся! Мы посидим тут по-семейному. Выпьем тихонечко настоечки, да поболтаем о делах наших бренных.
Мягкое давление сестры возымело действие и на Богдана, тот сумел взять себя в руки и молча пожал лежащую у него на плече женскую ладонь, мол, не волнуйся, я тебя понял. Этот жест Богдана вызвал вздох облегчения не только у сестры, но и у младшего брата. Зная бешеный нрав старшего, Горята уже начал готовиться к худшему.
Шелестя подолом платья по полу, Евпраксия вышла из столовой, а Богдан поднял на меня тяжелый взгляд.
— Вот ты говоришь по закону…? — Он уже успокоился, но не ответить мне совсем для него было невыносимо. — Мол, мы у себя в Новгородчине живем неправедно! А у тебя что?!. Ты сам-то знаешь, что у тебя самого под носом твориться⁈ Какой у тебя на Союзной земле закон, и есть ли он вообще⁈
Он криво усмехнулся и бросил взгляд на брата. Найдя на лице того подтверждение своим словам, он также резко продолжил.
— Мы пока что ничего такого не видели! На земле Низовской не первый год торгуем и уж знаем, что да как! В твоих городах закон, что дышло, у кого сила тому и вышло! Ежели князь в городе власть прибрал, то он вертит как хочет, ежели городская дума одолела, то знать бояре чинят, что в голову взбредет, а на Волге… Так там твоя компания, эта Ос-индуская беспредельничает. Денег у них не перечесть, вот и покупают всех: и князей, и бояр, и закон!
Богдан замолчал, ожидая от меня гневной реакции, но ее не последовало. Я все это знаю, и тут старший Нездинич прав. Нет у городов Союза одного закона и общего контроля его соблюдения, оттого и бардак такой творится. Нужен единый для всех городов Союза закон, как бы сказали в будущем, уголовный и гражданско-административный кодексы.
Еще до начала Западного похода я было взялся за это, но, реально оценив, сколько там работы, сдался, едва начав. Чтобы одолеть такое дело, нужно день и ночь заниматься только созданием этих кодексов, а у меня времени на это как не было, так и нет. Оставив это дело, я не выбросил его из головы. Воюя в Европе и собирая там нужных для Руси людей, я нашел и для этого дела спецов. В столице Богемии мои бойцы как-то отбили у ордынцев одного богослова, знатока законов Юстиниана, а еще через год Куранбаса выкупил у возвращающихся из Италии воинов Бурундая аж профессора университета Болоньи. Ныне эти два ученых мужа, не поднимая головы, работают над первым Общесоюзным судебником, и я очень надеюсь, что успею его отредактировать и провести через Палату князей и Земский собор уже этой зимой.
Вспомнив все это, я спокойно дождался окончания обличительной речи, а затем иронично улыбнулся.
— Ты прав, Богдан Нездинич, нет порядка на земле Русской, но это не значит, что и нам с тобой можно его нарушать. Мы, власть предержащие, должны быть столпами правопорядка, а не его нарушителями. Ныне я уже работаю над созданием единых законов для всего Союза городов Русских, так что повремени малость, и сам вскоре увидишь, как все поменяется.
То, что я смягчился и не отреагировал на резкий тон Богдана, обрадовало его брата, и тот тоже растянул рот в улыбке.
— Ты, Фрязин, мастак всякие новомодные штуки придумывать. — Горята решил подсластить ситуацию панибратской лестью. — У тебя может и выйдет!
Его старший брат отнесся к моим словам более серьезно, хоть и покачал головой.
— Законы придумать можно, тока где взять силу, чтобы всех людей их выполнять заставить.
Часть 1
Глава 3
Конец мая 1263 года
Грохот выстрела и едкий запах пороха ударил в нос. Не обращая внимания на вонючий дым, вглядываюсь в мишень.
Метнувшись к рубежу, Артюха орет прямо оттуда.
— Попал, господин консул! Попал, прям в яблочко!
Артюха Кривой тут главный на стрельбище, он из бывших стрелков, служил в полку Ерша и под Ревелем ему крепко досталось. Парень выжил, но лишился глаза и правой руки. Выжить в это время и с двумя руками не просто, а про калеку и говорить не приходится. Пенсион, что я плачу таким ветеранам, это капля в море, на нее можно разве что не сдохнуть. Вот и стараюсь всячески помогать таким бойцам, пристраиваю куда смогу.
Сняв с сошки тяжелое ружье, осматриваю приклад, казенную часть, ствол, а затем протягиваю ружье Петру Сухому.
— Ну что ж, воевода! Неплохо!
Тот довольно щерится.
— А я, что говорил, господин консул!
Воевода Тульского острога Петр Сухой привез мне на утверждение новый громобой, сделанный и испытанный на Тульском оружейном заводе только в этом году. Его главное отличие от всех предыдущих, это высверленный ствол. До этого все стволы представляли собой простую трубу, сваренную кузнечной сваркой из пластин мягкого ковкого железа. Их обрабатывали снаружи и изнутри, но если шлифовка наружной части не представляла труда, то отшлифовать трубу изнутри удавалось весьма посредственно. Это, естественно, сказывалось как на дальности стрельбы, так и на точности. Фактически, попасть в мишень из того ружья было нереально даже с тридцати шагов. В бою шеренга громобоев палила в плотную массу атакующего противника, не целясь, просто куда-то в толпу. Стрелять с дистанции больше пятидесяти шагов не имело смысла вообще, все уходило в молоко, а с меньшей — шеренга успевала сделать всего один выстрел до рукопашной.
С этим надо было что-то делать, и вот, возвращаясь три года назад из Западного похода, я специально заехал на Тульский завод. Собрал всех мастеров и как смог обрисовал им конструкцию сверла и метод высверливания ствола изнутри. По сути, надо было создать лишь обыкновенное сверло, ведь примитивный токарный станок на велосипедном или водяном приводе уже вовсю использовался на всех моих фабриках и заводах.
Для тринадцатого века задача оказалась не такой уж и простой, я это увидел тогда по лицам моих слушателей. Мастера внимали мне молча, по окончании вопросов не задали, а покивав, поблагодарили и, можно сказать, отпустили с миром. Я поехал дальше в Тверь в надежде на то, что меня поняли и талант русского человека самостоятельно справится с этой задачей.