Дед подошёл к ним, его движения были осторожны, но уверенны. Он провёл палочкой в воздухе, создавая диагностическое заклинание — серебристые нити света обвили Ярика и Мелиссу, переливаясь разными цветами там, где соприкасались с тёмной аурой.
— Ситуация непростая, но вполне решаемая, — произнёс дед, внимательно изучая результаты заклинания. — В каждом из вас находится лишь малая часть второй половины Аббадона — по сути, всего одна шестая от целого Высшего Демона. Даже сильнейшие маги прошлого не решались связываться с такими сущностями, предпочитая демонов рангом пониже для своих контрактов. Но Серёжа был первым, кому удалось обуздать подобную силу, сохранив контроль и человеческую сущность. А у вас задача проще — ваша часть значительно меньше, чем его, и разделение произошло по классическим канонам ритуала, что даёт дополнительную защиту.
Он повернулся ко всем нам, его взгляд скользнул по застывшему телу Емели, которое лежало на земле, по раненой Шумиловой, по мне, всё ещё стоявшему на одном колене. Я заметил, как в отдалении, там, где упало тело Евсеева, клубился особенно густой туман. Полупрозрачные щупальца, похожие на змей, медленно утаскивали труп бывшего триумвира вглубь Междумирья. В ту же сторону, где мы в последний раз видели отброшенную заклинанием деда Алину, прежде чем она скрылась в белесой мгле.
— Сейчас нам необходимо выбраться отсюда, — произнёс дед решительно, помогая Шумиловой подняться на ноги. — Ткань реальности Междумирья нестабильна после такого мощного всплеска магии. Я чувствую, как само пространство вокруг нас истончается. Если задержимся слишком долго, можем навсегда потерять дорогу домой, или стать пищей для существ, подобных тем, что сейчас пируют останками Евсеева.
Тем временем Габер медленно приближался к своей дочери. Каждый шаг давался ему с видимым усилием, словно сапоги налились свинцом. Его массивная фигура, обычно источающая силу и уверенность, сейчас казалась надломленной. Я заметил, как дед и Шумилова осторожно отступили, давая отцу и дочери пространство для этого мучительно необходимого разговора.
Когда Габер остановился перед Мелиссой, в его глазах отражалась такая боль, что смотреть на неё было физически больно. Это была не слабость — только орк, знающий истинную силу, мог так открыто показать своё страдание, не боясь потерять достоинства.
— Мелисса… — произнёс он хрипло, словно каждый звук причинял ему боль. — Дочь…
Она подняла голову. В её глазах пульсировал красный свет, то вспыхивая, то затухая.
— Это не то, что ты планировал, да, папа? — голос Мелиссы звучал глухо, с металлической хрипотцой, но без обвинения.
Габер судорожно вдохнул, его широкая грудь поднялась и опала. Он стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки. Орочьи клыки прикусили нижнюю губу, и капля тёмной крови скатилась по подбородку.
— Я бы вырвал себе сердце голыми руками, если бы это могло забрать из тебя эту тварь, — процедил он сквозь зубы, и столько первобытной ярости было в этих словах, что я поверил — он сделал бы это, не задумываясь.
Несколько мгновений Габер и Мелисса молчали, застыв в этой мучительной сцене.
— Знаешь, — неожиданно произнесла Мелисса, и её голос звучал удивительно спокойно, — я его чувствую. Внутри. Это как будто… вторая тень. Живая. Голодная. Древняя.
Габер вздрогнул, его руки непроизвольно сжались в кулаки.
— Ты сможешь… — он замолчал, не в силах произнести самое важное.
— Справиться? — Мелисса горько усмехнулась. — Придётся. У меня, знаешь ли, не так много вариантов.
Габер медленно опустился на одно колено перед дочерью. Этот жест, в исполнении могучего орка, был столь неожиданным, что дед резко выпрямился, а Шумилова, даже несмотря на свою рану, сделала инстинктивное движение вперёд, словно хотела помешать.
— Прости меня, — произнёс Габер, и в его низком голосе не было мольбы или жалости к себе, только чистая, обжигающая боль. — Я подвёл тебя. Как отец. Как воин. Как орк.
Последнее слово он выговорил с таким презрением к себе, что оно прозвучало как удар хлыста. Его массивные плечи напряглись, мышцы вздулись под кожей, словно он сдерживал желание разорвать самого себя на части.
Мелисса долго смотрела на отца, и что-то менялось в её взгляде — за кровавым сиянием проступали её настоящие глаза, полные боли и непролитых слёз. Её рука, слегка подрагивая, поднялась и коснулась заскорузлой от битв щеки отца.
— Вставай, папа, — в её голосе звучала тихая, но несгибаемая сила. — Орки никогда не стоят на коленях. Ты сам учил меня этому.
Пальцы Габера, эти огромные, способные ломать кости и разрывать плоть инструменты смерти, с неожиданной нежностью обхватили руку дочери. Его глаза, почти полностью скрытые тяжёлыми надбровными дугами, блестели от сдерживаемых слёз.
— Ты… — он осёкся, подыскивая слова, — ты сильнее, чем я думал. Сильнее меня.
Мелисса слабо улыбнулась, хотя эта улыбка явно далась ей с трудом.
— Мы выберемся отсюда, — твёрдо сказала она. — А с этим, — она коснулась своих глаз, в которых пульсировал красный свет, — мы разберёмся позже. Вместе.
Габер медленно поднялся, его огромная ладонь по-прежнему сжимала руку дочери. На его лице застыло выражение суровой решимости, которое я хорошо знал — такое бывает у воинов перед последним боем, когда они готовы отдать всё.
— Вместе, — повторил он, и это слово прозвучало как древняя клятва, скреплённая кровью.
Я заметил, как дед и Шумилова переглянулись. В их взглядах читалось что-то вроде надежды. Даже Ярик, всё ещё дрожащий от собственной борьбы с демонической сущностью, выпрямился и расправил плечи, словно решимость отца и дочери придала ему сил.
Наблюдая за этой сценой, я ощутил странное тепло, пробивающееся сквозь усталость и боль. Несмотря на всё случившееся, на демоническую сущность, разделённую между ними, на предательство и утраты — связь между отцом и дочерью осталась нерушимой и, возможно, стала даже крепче. В этом единении была сила, которая заставляла верить, что ещё не всё потеряно.
Но именно в этот момент я почувствовал внутри себя странное движение — словно Аббадон, до сих пор молчавший, внезапно забеспокоился. Его присутствие в моём сознании стало отчетливее, как бывает, когда он хочет что-то сообщить, но почему-то сомневается.
«Есть ли способ извлечь твои части из них?» — мысленно спросил я, глядя на Ярика и Мелиссу.
Последовало долгое молчание. Настолько долгое, что я уже решил, что Аббадон не ответит. Затем прозвучал его голос, приглушённый и необычно сдержанный: