Папа не мог. Он просто не стал бы обещать кому-то все деньги, что у нас были! Да, он играл в карты со своими друзьями, но ведь это просто развлечение. Мама с подругами тоже играла, да и меня приглашали. Никогда не ставили деньги, исключительно на интерес!
– Ваша семья не бедна, – продолжил мистер Лот, – но и не богата. Вещей, что я описал, почти хватило на погашение. Немного недоставало, каких-то двух сотен серебром, и ваза в кабинете могла бы покрыть остаток долга полностью. Ваш отец предпочел сохранить ее, а взамен отдал вас. Так чего вы убиваетесь, мисс Иллс? Родители между ребенком и вазой выбрали вазу! По моему мнению, вам следует смириться с ситуацией. Поверьте, так будет проще привыкнуть к новой жизни.
Я знала о женщинах и детях, которым приходится идти в работный дом, чтобы не остаться на улице. Там им дают пропитание и крышу над головой, платят жалование в конце месяца. Лия, наша служанка, как раз из такого работного дома. Мой папа платил не ей, а ее начальству. Уж не знаю подробностей их договора, не выясняла.
Моя жизнь состояла из бесконечных уроков пения, танцев, грамоты, вышивания и вязания. Меня готовили к замужеству, звали на балы и приемы, а как-то раз даже устраивали отбор женихов. Очень веселое было мероприятие, насмеялась я тогда на годы вперед и сказала матери, что больше не собираюсь искать суженого среди всех, кто подал прошение для участия в отборе.
Я не считалась завидной невестой: не имела большого приданого, титула, знатной фамилии, поэтому и кандидаты приходили соответствующие. Последним мои руку и сердце просил престарелый гробовщик. Он пообещал моему отцу, что я буду с ним счастлива, а если умру раньше, то он совершенно бесплатно устроит самые роскошные похороны из всех, какие когда-либо проходили в этом городе.
Колеса стучали по брусчатке, с улицы доносился разнузданный смех: экипаж выехал на окраину. Сама я бы туда никогда не сунулась, слишком уж опасные районы располагались за пределами центра. В них, говорят, до сих пор существуют рынки людей. Подумать только! Я не верила, пока однажды случайно не увидела фотографию с запечатленной на ней девицей в кандалах и припиской о стоимости товара: «Двадцать серебряных». За двадцатку можно купить продуктов максимум на неделю, разве человек может стоить так дешево?
Я уныло опустила голову. Меня продали за двести. Да, это больше двадцати, но тем не менее.
– Мне придется работать служанкой, да? – спросила я едва слышно и вытерла обжигающие слезы обиды. – Как наша Лия? Я буду топить камины, убирать, готовить, чистить сапоги хозяев?
Мистер Лот вопросительно вскинул брови, а потом, словно не сразу осознав услышанное, рассмеялся.
– Что вы! Я никогда не держал общих работных домов. У меня всего один, и он исключительно женский.
– Но ведь служанки – женщины? – уточнила я непонимающе, а в груди заворочалось нехорошее предчувствие.
Меня одарили белозубой улыбкой.
– Вы будете работать в борделе, мисс Иллс.
Слово «бордель» в кругу моих знакомых девушек и женщин произносилось с священным ужасом в глазах и дрожащим голосом. Сама я никогда его не употребляла, знала только, что там продают любовь. Детали таких сделок мне были неизвестны, хотя я множество раз спрашивала об этом маму. Она краснела и отмахивалась, мол, лучше никогда не знать. Тогда я отправилась в библиотеку и там нашла книжонку с незамысловатым названием «Цветок борделя». Чего я начиталась! Кажется, на пятой странице мне сделалось плохо.
Вот и сейчас, когда мистер Лот сказал, куда везет меня, я взвыла и еще пуще залилась слезами.
– Бросьте, – недовольно поморщился кредитор. – Вы юны и красивы, наверняка невинны, так что молитесь об удаче. Я не держу отвратные забегаловки для нищих неудовлетворенных мужчин – клиенты моего публичного дома сплошь состоятельные люди. В большинстве – магически одаренные. За невинную девушку они отвалят целое состояние, а вам остается надеяться, что кто-то из них возьмет вас к себе насовсем. Ну или хотя бы просто надолго. Такое случается, и довольно часто.
– Вы это серьезно? – вскричала я, устав слушать его бредни. – Я должна выйти замуж за достойного человека невинной! Какая прост… – Я осеклась, не в силах произнести это слово. – Я не стану работать на вас!
– У вас нет выбора. Мистер Иллс подписал договор, и обратного пути нет. Разве что вы или кто-то другой отдадите мне двести серебряных. Есть у вас такая сумма? То-то же. Но знаете, даже если бы и была… – Мистер Лот облокотился о столик, постучал пальцем по нижней губе. – Что мне эти ничтожные серебрушки? За вас заплатят золотом. Молитесь, чтобы первый клиент оказался благородным и щедрым, а еще лучше – пусть он будет любителем заводить у себя дома девиц на полгода-год. Такие обычно быстро теряют интерес и забывают о женщине, и она живет в свое удовольствие, пока случайно не привлечет внимание мужчины, который ее купил. Тогда он возвращает ее туда, откуда взял, и берет другую. Ну-ну, прекратите реветь. Сколько можно? Ваша судьба решилась по воле отца. Думаете, он не знал, кому отдает свою дочь? Ваш папа частый клиент моего заведения.
Я перестала вытирать лицо и метнула на мистера Лота шокированный взгляд.
– Папа… клиент банка? – Я отказывалась думать, что не банка вовсе. – Но у нас не так много денег…
– До чего же вы еще глупы, – вздохнул он. – Девочками он пользовался не раз. Теперь-то, конечно, не станет: разорился.
– Вы лжец, – выплюнула я в сердцах. – Он любит маму и никогда бы не стал пользоваться услугами этих прост…
– Сначала он предлагал мне вашу мать взамен вазы. Но к чему мне старая женщина? Нет, не подумайте, она еще достаточно красива, но уже далеко не свежа. А вот вы – другое дело.
Карета дернулась и встала. Мистер Лот улыбнулся.
– Приехали.
ГЛАВА 2
Я отказалась выйти наружу. Потом царапалась и кусалась, чувствуя себя при этом донельзя пристыженной. В конце концов пришлось сдаться, когда из темного подъезда вдруг появились две крупные фигуры. За несколько секунд я убедила себя, что сумею сбежать из публичного дома, а вот справиться с бандюгами нет, и успокоилась.
Вскинула голову, с досадой глянула на мистера Лота. Пусть думает, что я смирилась и готова на все. Подбородок еще дрожал, но слезы высохли. Обида, разгоревшаяся в душе, внезапно потухла, и вместо нее появилось жгучее желание отстоять право на свободу. Никто не