Раскрасневшаяся Илма, поправляя локтем выбившиеся из-под повязки русые волосы, жаловалась подошедшей матери:
– Дрожжи в этом году не те, и в закваску я сыплю больше, а вчера, по-моему, пожалела, попробуй, аити…
– Как всегда, хорошо, – сказала, пригубив с ложки, Гордая Илма, улыбнулась, глядя на серьезную молодую хозяйку. – Пробовала я готовый бьёр. Хорошо получился, ведунья моя!
Мать слегка обняла дочь.
– Боюсь, не маловато ли будет…
– Да у меня двести мер готово, куда больше, яблок на зиму не осталось! – всплеснула Илма руками. – Или гостей новых ждешь, ма? Поэтому и не спала?
– Может быть, и поэтому… Надо отнести в святилище Тоору праздничного олу. Новое уже вряд ли к сроку вызреет, потому поставь простой браги побольше…
– Так сколько ставить?
– Посчитай – на всех наших, на соседей из Лисьего рода, на соседей с Родниковой реки, и на кемцев, и на людей с верховьев Орьяд-йоги[49], и на людей дома Хельги, и на соседа его Торда с сыновьями, всего человек сто будет. Ну и на людей Гутхорма, обычно у него здесь человек двадцать, не более. Жду его со дня на день…
– Что, пришли гонцы его?
Мать пожала плечами.
– Месяц уже торопит… Жертвоприношение скоро. Ладно, ладно, справишься, не делай большие глаза… Ты же знаешь, сколько соседи своего питья принесут!
Гордая Илма погладила дочь по спине.
– Сегодня, как и вчера, будут приходить из леса люди с припасами, так что принимай, не оставляй без внимания. Тебе потом и без меня их принимать… Те, кто сейчас на руках матерей, моими гостями уже не будут, тебе о них придется заботиться, когда меня не станет… Не морщись… Смерть всегда рядом. Вчера видела я Саукко-Выдру, да, да, она уходила на север, передала свою последнюю просьбу – оттого и мысли в голову лезут грустные… Да ты и сама что-то невеселая, дочка?
– Три ночи прошло, а я вся извелась… Просто смешно. Знаю, сегодня Инги с Эйнаром ночевать у своей запруды будут. Думала вечером к парням сбегать, а здесь столько работы. Опять не успею, хотела снести им свежего олу.
– В юности грустишь из-за трех дней разлуки, а в старости из-за потраченной жизни. Вот выдам тебя замуж, намилуетесь тогда со своим Инги.
Илма, фыркнув, отвернулась, а мать, посмеиваясь, вышла из варни и, дав указания младшим, отправилась по тропе к кузнецу Хельги. После встречи с Саукко дожидаться, пока отец Инги сам решится с ней поговорить, времени не было.
Она пошла среди расчищенных еще стариком Иваром, отцом Хельги, полей. Сколько людей загубил безжалостный старик тогда, лучше и не вспоминать. С утра до вечера, по уши в грязи работали Ивар с сыновьями и трэллями-рабами. И нельзя было отличить свободного от раба. Только работали свободные дольше, вставали раньше и не скулили от боли в суставах. Ночью все вповалку валились на настилы в тесном доме. А утром все начиналось сначала. Многие не выжили. Но сыновья Ивара выжили, повзрослели и разбрелись по свету. Здесь остался только один.
Красивы и печальны осенние поля, особенно когда через них идет человек. Гордая Илма смотрела вдаль и одновременно видела себя со стороны. Она шла среди скошенных лугов, на которых ярко зеленела трава, овцы поднимали головы, провожая своими грустными глазами человека. Илма шла, прислушиваясь и присматриваясь, как на охоте, но не зверя или птицу выслеживала она, а знак. Поэтому видела себя словно со стороны – одинокую женщину, давно потерявшую мужа, с юности влюбленную в соседского парня, за сына которого теперь собиралась сватать свою дочь.
Небо просветлело, и, хотя солнце еще не появилось из серой пелены, день был почти ясным. Трава на лугу зелена, опушки леса уже перезолотились, листва молчалива, обречена. Высоко в небе птицы который день тянулись на юг.
На полпути, когда вдалеке показался дым над кузней Хельги, Гордая Илма присела отдохнуть на скамью, сделанную Инги. Конечно, здесь они и встречаются, ее Илма и Инги. Его отец не поставил такой скамьи для нее. Что ж, все хвалили парня за то, что здесь, на изгибе тропы, поставил он эту скамью для отдыха, как бы для всех. Она окинула взглядом далекий могильный холм на краю зеленого луга и поздоровалась с соперницей, ставшей когда-то женой ее любимого.
– Привет тебе, Гудрун! Надеюсь, дочь моя станет женой твоего Инги. Привет и тебе, Ивар! Помоги сыну своему принять решение!
Гордая Илма проследила за полетом сороки и почти не обратила внимания на слабый треск за спиной. Но когда шум повторился, она обернулась и вздрогнула: в нескольких шагах от нее стоял огромный рогатый лось и разглядывал ее надменными глазами. Тело ее не успело испугаться, и только та сердцевина, к которой обращалась она в своих поисках ответов, непоколебимая и спокойная, вдруг захватила все ее внимание.
– Здравствуй, Сохатый!
* * *
Инги подошел к навесу у костра, натянул штаны и рубаху, подпоясался, взял свой лук, перекинул ремень тула со стрелами через плечо и отошел в тень деревьев. Прислушался. Скользнул глазами по теням, под желтые и зеленые листья, просматривая противоположный склон вдоль берега. Ни движения, ни странностей. Инги рассредоточил зрение, как учил его отец на охоте, вбирая глазами лишь тени. Он стал нем и неподвижен, как камень. Слева, со стороны звуков уходящего стада, топал и трещал ветками возвращающийся к нему Эйнар.
Инги продолжал неподвижно смотреть сквозь листву на противоположный берег. Эйнар был уже близко, и люди, спрятавшиеся на том берегу, заметили парня. Точно. Вот дернулся край ствола дерева, и за ним черточка за черточкой вырисовались части человека, которого, не шевельнись он из-за приближения Эйнара, было бы не отличить от дерева.
Эйнар остановился слева от Инги, не понимая, с чего это приятель вдруг окаменел. Инги продолжал смотреть на тот берег. Есть! Еще один. Чуть дальше от берега – человек с луком в руках сделал тихое движение, держа стрелу наготове.
– Встань за куст. – Собственный шепот показался Инги криком. – Пень с ушами… Встань за куст!
Эйнар направился прямо к Инги.
– Ты чего?
– Хочешь получить стрелу? Проходи мимо. Там, на том берегу, чужие…
– Бежим к дому быстрее! – оглянулся Эйнар и начал