В партизанах
Отряд имени Сталина со временем вырос в 12-ю кавалерийскую партизанскую бригаду имени Сталина. Владимир Андреевич Тихомиров в 1944-м стал Героем Советского Союза. Бригада (три отряда, численный состав к моменту освобождения Беларуси – 579 человек) действовала в Минской и Могилевской областях. Доктор Краснопёрко в ней очень скоро превратилась в человека особо авторитетного.
Но ведь и понятно почему! Молодой белорусский историк О. Лашицкий недавно переслал мне найденные в архиве документы – отчет о проделанной работе начальника санмедслужбы 12-й бригады Р. Краснопёрко для Центрального штаба партизанского движения (от 11.8.1944 г.), а также текст ее выступления на Минском съезде врачей-партизан (проходил 12–14 мая 1945 г.). Кое-что процитирую.
«За период 1943 г. и январь – июль 1944 г. по 12-й кав. бригаде им. Сталина (прошли лечение. – Авт.): раненых – 69; больных – 208; количество продел. хирург. операций – 13; обслужено раненых и больных из других бригад – 386; вернулось в строй из числа раненых по 12 п/б – 55; отправлены в советский тыл инвалиды после ранений и тяжелораненые – 12; смертных случаев среди раненых – 2 (оба раза это были бойцы с ранениями в живот, доставленные в госпиталь уже с перитонитом. – Авт.); среди больных – нет; обслужено мирного населения – 578».
Надо понимать, что стоит за этими цифрами. Бригадный «лесной госпиталь» доктора Краснопёрко – это или землянки, или укрытые лапником палатки. Операционные – такие же землянки или палатки. Все медоборудование – пяток зажимов-пеанов, два пинцета и скальпель. Анестезия при операциях – самогон. Лекарства? Редко и немного что-то удавалось получить с Большой земли, что-то добывалось любыми путями, в дело шли травы, самопальные средства (мать, например, вспоминала, что заболевших чесоткой лечили каким-то раствором железнодорожного креозота). Если кровоток из раны не стихал, ее заливали расплавленным пчелиным воском. Главной восстановительной физиопроцедурой являлось прогревание торфяными аппликациями (своего рода ноу-хау Рахили Ароновны, кстати, оказавшееся вполне эффективным). Из выступления начальника санмедслужбы 12-й бригады на съезде врачей-партизан: «Тяжелые условия работы, постоянное окружение врагами, отсутствие инструментария и медикаментов, оторванность от научного мира, положение, когда ты должен быть универсалом, а, главное, стремление спасти жизнь каждому раненому командиру и бойцу и поскорее вернуть его в строй заставляло идти на необыкновенные с точки зрения науки приемы». И дальше – конкретные примеры этих самых приемов.
Ну а дочери? Маленькая Инна в конце концов оказалась в крестьянской семье в одной из контролируемых бригадой деревень (но про это еще поговорим). Мать же стала санитаркой бригадной санчасти.
В партизанах она пробыла с марта 1943-го по май 1944-го – больше года. Немалый срок! В эту книгу включены партизанские новеллы из сборника Анны Краснопёрко «Сузор’е» (Мн., «Мастацкая лiтаратура», 1976) в переводе на русский язык. Фантазий там нет – за каждым рассказом стоит или личное воспоминание матери, или эпизод из жизни ее тогдашних подруг, товарищей.
В характеристике-представлении к медали «Партизану Великой Отечественной войны» II степени руководство бригады отмечало участие тов. Краснопёрко А. Д. в боевых операциях. Сама Анна Давыдовна, что называется, лишнего себе не приписывала. Процитирую несколько фрагментов ее интервью минской газете «Семья» (1993 год).
«…Кто я была тогда? Семнадцатилетняя девчонка. Мать научила меня делать уколы, перевязки, компрессы. Комбриг Тихомиров усадил в седло, обучил джигитовке. Жили в землянках, спали на нарах. Боролись за жизнь раненых. Боролись с эпидемиями – сыпным тифом, трихиниллезом. Если надо – чистили картошку. Стояли на посту, охраняли бригаду. Окровавленные бинты стирали пеплом – мыло было, как золото. Если приводили пленного или брали „языка“, я, несмотря на свой минимум немецкого, становилась переводчицей. Для раненых и больных была „говорящей библиотекой“, пересказывала сюжеты книг. Сама писала стихи, сложила песню о бригаде – ее пели на мотив „Каховки“».
«…Истерзанные в Минском гетто, мы оказались здесь, в лесу, НА СВОБОДЕ. Среди своих. Главный человек в бригаде, Владимир Тихомиров, безмерно уважал мою маму. Я нашла в бригаде много друзей. Это и медсестры, и бойцы, мои подруги Валя Прокопович, Ольга Савицкая, Елена Мальцева (Гурецкая), Галя Гилицкая, Вера Борисевич, Мария Алисимчик, Женя Вишнева, те раненые, которые лежали в нашем госпитале. Со многими мы перезваниваемся до сих пор».
«…Когда меня спрашивают, какой самый важный период в моей жизни, я отвечаю: партизанский».
Национальный вопрос
В отцовском очерке подробно рассказано, как мать после партизанских лесов оказалась в мае 1944-го на Большой земле в Москве, как после освобождения Беларуси вернулась в Минск и поступила в университет, как они познакомились… Повторяться смысла нет, лучше расскажу о моментах, отцом опущенных, но характерных для того послевоенного времени.
Мать вспоминала: и в Москве, и в Минске несколько раз всякие серьезные люди, по-доброму относившиеся к веселой юной девушке с партизанской медалью на груди, говорили: «Анечка, хочешь, мы в документах запишем тебя белоруской? И паспорт такой же получишь. Честное слово, легче жить будет!»
И ведь впрямь – знаю ряд случаев, когда евреи в силу разных обстоятельств тогда оказывались записаны совсем не евреями. А у Анечки ко всему и наружность была вполне славянская, и фамилия звучала нейтрально. Отчество? Да ладно! Сплошь и рядом среди самых природных белорусов встречаются «Давыдовичи», «Наумовичи», «Моисеевичи». Белорусский же язык у матери вообще был, по сути, таким же родным, как и русский…
Она отказывалась. Не из-за какой-то проникнутости национальным духом. Тут, скорее, другое. Родители росли в советской стране советскими людьми, абсолютными интернационалистами в лучшем смысле этого слова. Помню, в детстве мать устроила мне выволочку за то, что про кого-то из приятелей сказал «хохол»: «Как ты смеешь пренебрежительно называть украинцев!» Но интернационализм – он же для всех интернационализм? Тогда почему надо стыдиться своего происхождения, кривить душой?
Из этого врожденного интернационализма произрастало многое. Характерно: несмотря на все пережитое в войну, у матери не было ненависти к немцам. Нацизм – одно, конкретные люди – другое. Разве Отто Шмидт, который уберег от расстрела их рабочую колонну и тем самым спас ее, юную Аню, не был немцем?
Думаю, от того же интернационализма шло и столь уважительное отношение у отца и матери к белорусскому языку. Тут, правда, еще и своя, местная особенность. Они родились в конце 1920-х, росли в 1930-е. Это период, когда в Беларуси проводилась так называемая коренизация, проще говоря –