Я наклоняюсь ближе.
— А ты что можешь, Алиса? Капризничать? Мило хихикать? Скандалить и устраивать сцены? Взрослый мужчина быстро устает от пустышек.
Она молчит.
— Тебя хватит на пару месяцев, если не меньше. Ты даже не представляешь, что значит быть рядом с таким, как Максим. Ты думала, что ты выиграла? А ты даже игру не знаешь.
Её дыхание сбивается, но она пытается держаться.
— Он любит меня, — повторяет она, словно блаженная дурочка.
Я отстраняюсь и смотрю на неё холодно.
— А мне плевать. Главное — кого люблю я.
Я вижу, как что-то в ней надломилось.
— Ты… ты просто завидуешь.
Я смеюсь. Громко, искренне, так, что у неё глаза расширяются.
— Завидую? Тебе? — я качаю головой. — Нет, Алиса. Я тебя презираю.
Она стискивает зубы, но я уже не слушаю её.
Я развернулась, чтобы уйти, но остановилась на секунду и, не оборачиваясь, бросила:
— Держись от моего сына подальше.
Теперь я повернулась к ней лицом.
— Иначе я твою жизнь в ад превращу.
Она моргает, растерянно.
— Поняла?
Она молчит.
Я прищуриваюсь.
— Скажи «да, Виктория Алексеевна».
Она сглатывает.
— Да…
— Только попробуй, сука такая испортить ему жизнь своим появлением еще раз. Бойся меня, ищи меня в толпе и жди. Я приду и уничтожу тебя. И никто тебя не спасет.
Я ухожу, оставляя её стоять там, где она всегда будет и была — в моей тени.
Глава 42
Вика.
Я ухожу, оставляя Алису стоять там, где ей место — в моей тени. Её силуэт растворяется в сером воздухе парковки, но её слова всё ещё цепляются за меня, как колючки. Шаги отдаются эхом в голове, каждый — как удар молотка, вбивающий гвоздь в то, что осталось от моего сердца. Я не оборачиваюсь. Не могу. Потому что если увижу её снова — эту самодовольную улыбку, этот триумф в глазах, — я либо раздавлю её, либо развалюсь сама.
Разговор с Алисой оставил отвратительное послевкусие, словно я прикоснулась к чему-то грязному, липкому, что не отмыть с рук. Её голос — резкий, пропитанный сладким ядом — звенит в ушах, вгрызается в мысли, как занозы. «Он любит меня, Вика». Я пытаюсь вытеснить это, убедить себя, что она просто безумна, что её слова — пустота. Но они режут. Потому что я всё ещё люблю Максима. Люблю так сильно, что каждый вдох — это борьба с этой любовью, каждый выдох — попытка её отпустить, но тщетная.
Я подхожу к машине, пальцы дрожат, пока я роюсь в сумке в поисках ключей. Металл холодит кожу, и я замираю, глядя на своё отражение в тёмном стекле. Глаза красные, веки тяжёлые, но слёз нет. Я не позволю им пролиться. Не здесь. Не из-за неё. Не из-за него. Открываю дверь, сажусь за руль, захлопываю её с глухим стуком. Тишина салона давит, и я делаю глубокий вдох, но воздух кажется густым, как сироп.
А потом закрываю глаза.
Господи.
Всё это слишком.
Слишком больно. Слишком несправедливо. Пальцы сжимают руль так сильно, что костяшки белеют. Это не просто злость — хотя она кипит где-то глубоко, готовая вырваться. Это тоска. Тяжёлая, как камень на груди. Я вижу его лицо — тёплые глаза, усталую улыбку, руки, которые когда-то держали мои. Он был моим. А теперь он её. Или ничей. И я не знаю, что хуже.
Я включаю зажигание, двигатель оживает с низким урчанием, но даже этот звук не заглушает шума в голове. Машина трогается с места, шины шуршат по асфальту, унося меня от парковки, от того места, где я только что стояла, разрывая себе душу. Впереди — встреча с адвокатом. Просто сухая деловая беседа о бумагах, о подписях, о том, как разорвать то, что я строила годами. Процесс пошёл. Развод — уже не просто слово, не просто стопка документов. Это реальность, которая вгрызается в меня, как ржавчина в металл. И я не знаю, выдержу ли.
Я больше не буду женой Максима Волкова.
Эта мысль режет, как нож по живому. Хочу сказать себе, что это освобождение, что я сильная, что справлюсь. Но вместо свободы — пустота. Будто кто-то вырвал кусок из груди и оставил меня истекать кровью. Я всё ещё люблю его. И эта любовь — цепь, которую я не могу сбросить. Сжимаю руль сильнее, пытаясь удержаться, не дать себе развалиться прямо здесь.
Дорога стелется впереди, серая и бесконечная. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида — парковка исчезает вдали, теперь нет места, что не осквернено воспоминаниями. Я словно бездомная. Почву из-под ног выбило. Скитаюсь по углам, где прошлое душит меня ночами. Он забрал даже тот дом, что казался мне незыблемым. Где он обнимал меня по утрам, где мы смеялись над глупостями, где я думала, что это навсегда. Теперь там только грязь и предательство. Моргаю, прогоняя жжение в глазах. Не сейчас. Не здесь.
Телефон на пассажирском сиденье вибрирует, мельком вижу имя — адвокат. Напоминание о встрече. Нужно держать себя в руках. Втягиваю воздух через нос, выдыхаю через рот, как будто это может собрать меня по кусочкам. Я одна в этой машине, и тишина давит сильнее, чем я ожидала. Никто не сидит рядом, никто не скажет, что всё будет хорошо. Только я и эта боль, которую я ношу с собой двадцать четыре на семь.
Включаю радио, чтобы заглушить звенящую тишину. Старый рок, резкий и громкий, бьёт по ушам. Хорошо. Пусть. Пусть хоть что-то отвлечёт меня от его лица, от её голоса, от того, что я потеряла. Дорога впереди сужается, поворот за поворотом уводит меня дальше от прошлого. Но оно всё ещё со мной. В каждом ударе сердца. В каждом воспоминании, которое я не могу забыть.
* * *
Я ещё не отошла от встречи с адвокатом, когда вернулась домой. Усталость после разговора о разделе имущества, о датах, о подписях легла на плечи, как мокрый плащ. А дома меня ждала ещё одна порция новостей. Что за день такой?
— Ты продаёшь стартап?
Смотрю на Рому, чувствуя, как внутри шевелится тревога, будто холодный ветер колышет занавески.
Он кивает, скрестив руки на груди, спокойный, как озеро в безветрие.
— Да, мама.
Вглядываюсь в его лицо, ищу хоть тень сомнения, хоть намёк на колебание. Но в его глазах — только тихая, твёрдая решимость, как у человека, который уже принял решение