— Навсегда запомни: я человек такого склада, что у меня всё должно быть так, что даже комар носа не подточит, — предупредил его Директор. — В моей работе важна каждая мелочь.
— И благодаря этой педантичности ты упустил из виду нездоровые отношения между твоими учениками, да? — усмехнулся Жириновский. — Знаем-знаем — даже видели.
— Всякая система, рано или поздно, даёт сбой, — равнодушным тоном ответил на это Директор, продолжая мелко рвать диссидентские «нетленки» и бросать их в воду. — Наверное, просто моё время пришло.
— Твоё время… — недовольно пробурчал Жириновский. — Россия унижена, поставлена на колени, а вокруг бесчисленные войны между ещё вчера братскими союзными республиками — позор, деградация, разруха!
— Успокойся, — попросил его Директор. — Этого уже не изменить.
— Этого можно не допустить! — заявил Жириновский. — Я знаю, где добыть охотничий карабин с оптическим прицелом!
— С ума сошёл⁈ — выпучил глаза Директор. — Ну, застрелим мы Горбачёва — и что? Там целый кагал предателей и идиотов! И я даже не знаю, кто хуже — идиоты или предатели? Смерть одного предателя-идиота ничего не изменит. Его кто-то поставил, то есть, поставит на эту должность, понимаешь? Нет, уже ничего не изменить.
— Но мы должны сделать хоть что-то! — воскликнул Жириновский. — Я тебя, подонок, сволочь паршивая, за кражу моего тела не простил, но вот если ничего с этим не сделаешь, задушу!!!
— Успокойся, — попросил его Директор. — У меня есть план.
— На Ларине основанный, да⁈ — раздражённо спросил Владимир Вольфович. — Эту дрянь ты придумал для времени ПОСЛЕ развала Советского Союза предателями и недоумками! А это значит, что ты один из них!!! Подонок, задушу!!!
— Успокойся! — прикрикнул на него Директор. — Найди воспоминания о… о времени, когда я отлёживался на больничном осенью двадцать третьего. Если верно помню, я смотрел тогда длинную серию видеороликов. Там говорилось о разных генсеках и о том, как они проявили себя у власти.
— Да чихал я на твои объяснения! — не пожелал успокаиваться Жириновский. — Россия потеряет огромные территории! Это же коллапс! Катастрофа! Десятки миллионов умрут или сбегут!
— СССР потеряет, а Россия — нет, — ответил на это Директор.
— Ты меня прекрасно понимаешь, — поморщился Владимир Вольфович. — Территориальных потерь, сокращения сфер влияния — всего этого нельзя допустить!
— Придётся потерпеть, — вздохнул Директор. — Этого не изменить, увы. Но можно существенно снизить масштаб ущерба, а затем сделать так, что наши геополитические враги сильно пожалеют, что не поспособствовали сохранению СССР…
— Опять про свой план! — махнул рукой Жириновский.
— Теперь это наш план, — покачал головой Директор, перемешав бумагу в тазике рукой. — И нужно поэтапно реализовывать его, уже сейчас. Улики мы устраним, а вот проблема с сертификатами останется. Она помешает нам баллотироваться в народные депутаты в 87 году.
— Как ты это отменишь? — спросил Владимир Вольфович. — Уже ничего не изменить! На моей репутации несмываемое пятно!
— Смываемое оно или несмываемое — это вопрос дискуссионный, — не согласился с ним Директор и взялся за новую «нетленку». — Надо просто подумать и выработать решение.
Компетентные органы об этом инциденте, несомненно, хорошо знают, но, по версии Директора, отдали это на откуп самой Инюрколлегии. Как ни посмотри, дело мелкое, суммы маленькие, поэтому на новые отверстия в погонах никак не тянет.
И вариантов, как бы выпутаться из этого переплёта, на первый взгляд, нет.
Любое заметное движение Жириновского будет решительно пресечено одним-единственным письмом из Инюрколлегии. (2)
«Они даже могут помешать „историческому пути“ Жириновского — просто прислать письмо в издательство „Мир“ и прикончить его возможную карьеру», — подумал Директор, разрывая листы из труда Войновича. — «Но они, в рамках „исторического пути“, этого делать не стали. В точном соответствии со старинным советским принципом „далеко не пускать, но и в яму не загонять“ — это, как я понимаю, он и есть».
— Я не вижу никаких решений! — панически воскликнул Жириновский, схватившись за голову. — Мы ничего не сделаем!
— Думай! — потребовал Директор, а затем его разум уцепился за краешек промелькнувшей мысли. — Так, подожди…
— Это я придумал!!! — воскликнул заулыбавшийся Владимир Вольфович. — Да! Это я придумал!
Уверенности, что это была не его мысль, у Директора не было, но он не стал спорить.
— Да-да, это была моя мысль! — напирал Жириновский.
— Но почему ты решил, что это хорошая идея? — спросил Директор. — Там ведь и убить могут.
— Могут, — согласился зеркальный собеседник. — Но есть идеи получше?
Директор задумался, надеясь, что выработает хоть какое-нибудь альтернативное решение.
— Ты прав, — сказал он, закончив с очередной перепечаткой. — Идей получше нет. Но хотелось бы минимизировать риски. А Афганистан — это экстремальный риск.
— Это нужно для спасения России! — воскликнул Жириновский. — Ради этого я готов рискнуть! А ты готов? Готов поставить на кон свою педагогическую душонку, а⁈
— Но нам нужно достичь предварительных договорённостей, — предупредил его Директор. — Первое — действуем исключительно по моему плану. У тебя нет вообще никакого плана, а лишь одни эмоции. Второе — никаких больше диссидентов и их тупой литературы. Я знаю, на кого и зачем они работают или начнут работать позднее, поэтому доверия им нет и не может быть. Третье — сначала думаем, а затем действуем. Не наоборот.
— А почему это я должен тебя слушаться⁈ — возмутился Жириновский. — Думаешь, разбираешься в жизни лучше, чем я?
— Не думаю, а знаю, — ответил на это Директор. — Твоя задача — «прожить» все мои воспоминания, а я сделаю это с твоими. Я не знаю, сколько времени это у нас займёт, но мы должны это сделать.
Он уже узнал, что Жириновский знает, что может делиться своими воспоминаниями — он способен «вытаскивать» их из глубин памяти.
— А зачем? — спросил Владимир Вольфович.
— Затем, что у нас есть противоречия, — объяснил Директор. — Тезис и антитезис. Мы либо будем вечно бороться, топчась на месте, либо достигнем…
— … синтеза, — закончил за него Жириновский. — Но я не хочу!
— Это придётся сделать, — покачал головой Директор. — Ты не хочешь исчезать и я не хочу. Но победить друг друга