«Жёсткость необходима», — сказал появившийся на экране Директор. — «Я не верю в систему „давайте всех обнимем и поплачем“. Я за результаты. А результаты требует дисциплины — иногда очень жёсткой».
Он говорил это и даже сейчас готов повторить во всеуслышание — ничего не изменилось. Он убеждён, что в образовании, без дисциплины, можно достичь только средних результатов, во многом благодаря исключительно природному потенциалу учеников. А дисциплины не бывает без жёсткости.
«По словам самого Орехова, он поощрял „жёсткость“ и выступал против „объятий и сочувствия“ — как вы и услышали только что», — интерпретировала его слова телеведущая. — «В условиях подобной авторитарной педагогики и возникает травля, подавление и насилие».
«Это советская воспитательная методика!» — вставила свою реплику психолог. — «Тоталитарное подавление детей и превращение их в послушных роботов!»
В груди Директора начал формироваться клубок из гнева и обиды.
— Да чтоб вы сдохли… — прошептал он. — Ненавижу вас, продажные подстилки…
Его вновь начала одолевать слабость, и он, ставшей ватной рукой, взял с тумбочки почти опустевший стакан.
Тыкая трубкой, пытаясь попасть ею в рот, он вдруг осознал, что не чувствует губ.
«О, нет…» — понял он всё.
«Картинку» перед глазами рвануло набок, справа будто бы выросла сплошная свинцово-чёрная стена, а телевизор стал слышен будто бы из-под воды…
«… а теперь к другим новостям», — вещала телеведущая. — «Сыновья Владимира Жириновского, скончавшегося 6 апреля прошлого года, выиграли суд…»
«… какой… ещё…» — с трудом формулировались мысли в стремительно умирающем мозге Директора, — «… Жириновский…»
*СССР, Московская область, г. Москва, ул. Горького, 15 апреля 1983 года*
Перед глазами Директора возникло помещение в знакомом, до боли, но, почему-то, пугающем стиле. Прямо напротив него были шкафы с книгами, слева — стена с четырьмя окнами, занавешенными плотными бордовыми портьерами и белыми гардинами, справа — стена с панелями «под орех», а над панелями висят портрет Ленина и герб СССР.
Ленин изображён по пояс, на бордовом фоне, одет в чёрный костюм и белую рубашку с тёмно-красным галстуком. Взгляд его направлен будто бы чуть в сторону от смотрящего на портрет, на лице его по-отечески добрая полуулыбка.
Посреди помещения стоит овальный стол, вероятно, из бука, покрытый зелёным сукном, закреплённым латунными кнопками по периметру.
Вокруг стола двенадцать стульев, за одним из которых и оказался Директор.
Перед ним восемь человек, пять мужчин и три женщины, все в старомодных деловых костюмах. Перед мужчинами на столе стоят пепельницы, каких Директор не видел уже очень давно. Трое мужчин курят, включая того, который сидит за короткой частью стола и что-то говорит, глядя Директору прямо в глаза.
— … осознаёте всю тяжесть своего проступка? — поинтересовался этот мужчина.
На нём однобортный костюм цвета тёмно-серый меланж, слегка приталенный, под ним светло-голубая рубашка, а также тёмно-графитовый галстук с узором диагональная «шахматная сетка» с бледно-серебристыми точками. На правой руке часы «Полёт» — Директор давно не видел такие…
Как он ни силился, у него не получалось разглядеть лица — вместо него какое-то мутное «мыло».
— Да… — ответил Директор, не нашедший варианта лучше.
У него сразу же заныла левая рука, а затем заболела голова, поэтому он не смог осмыслить то, что говорил мужчина.
— … нарушение § 24 «Положения об адвокатуре СССР», — вновь превратились звуки в осмысливаемые слова, — связанное с получением и хранением валютных сертификатов Внешпосылторга…
— Это очень серьёзный проступок, — произнёс такой же безликий мужчина, сидящий по правую руку от Главного. — Дело подсудное, ОБХСС или даже КГБ…
Эти две аббревиатуры Директору были знакомы, но они пришли прямиком из далёкого прошлого, произошедшего десятилетия назад.
На лбу его проступил пот.
Безликий мужчина в чёрном костюме, сидящий слева от Главного, склонился к нему и что-то шепнул.
— Но, несмотря на серьёзность поступка, я считаю, что лучше не доводить ситуацию до крайности, — сказал Главный. — Напишете увольнение по собственному желанию, и мы расстанемся. Напишете?
— Да… — кивнул Директор.
Он очень не хотел работать здесь, среди безликих людей…
«Это сон?» — спросил он себя. — «Какой-то кошмар? Я сплю?»
Незаметно ущипнув себя за правое бедро, он почувствовал боль. Это точно не сон.
«Тогда всё хуже — я сошёл с ума», — обречённо подумал Директор. — «Это был инсульт — я умирал…»
— Вот и разобрались, — довольным тоном сказал Главный. — Заявление ожидаю в течение часа.
— Разрешите, пожалуйста, в уборную? — попросил Директор. — Я плохо себя чувствую…
— Идите, — уже не очень довольным тоном разрешил ему Главный.
Директор дёргано кивнул, развернулся и пошёл к двери.
Выйдя в коридор, освещённый очень слабо, он часто задышал — слишком сильный стресс. Всё, что он видел и слышал, напугало его, он ещё никогда не ощущал себя в такой опасности.
Непонятное место, слишком старинное, чтобы быть реальным, какие-то безликие люди, сертификаты Внешпосылторга, ОБХСС, КГБ, заявление по собственному…
«Что за ужас тут творится?» — спросил себя Директор. — «Где я? Я умер?»
Липкий страх охватил его. Он никогда не был верующим, потому что бог не помогал ему в годы острой нужды, а это значит, что его либо нет, либо ему плевать на Анатолия Павловича Орехова. Если верно второе утверждение, то и Анатолию Павловичу такой бог не нужен и верить в него нет никакого смысла.
Но сейчас, испытывая первобытный страх, заставляющий его сердце колотиться со страшной силой, будто он бежит от волков…
— Нет, — твёрдо заявил Директор, испытав недоумение от звука собственного голоса. — Надо прийти в себя. Туалет.
Пройдя несколько метров, он обнаружил дверь с буквой «М» и вошёл. Его взгляд сфокусировался на рукомойнике, точнее, на литом латунном кране, некогда покрытом хромоникелевой эмалью, ныне стёртой интенсивной чисткой и проявляющейся только островками посреди матовой латуни.
Крутанув архаичный маховик-барашек, склонившийся над раковиной Директор несколько раз ополоснул лицо холодной водой, а затем разогнулся, посмотрел в зеркало и обомлел.
— Ты кто такой, придурок⁈ — с озлобленным выражением лица спросил его молодой Владимир Вольфович Жириновский.
Сознание размылось, зрение резко утратило чёткость и Директор испытал ощущение свободного падения.
Примечания:
1 — МАОУ — аббревиатура расшифровывается