2 — Об эффективности элитных школ и приведённой в тексте «модели Орехова» — действительно, перевод слабых учеников в гомогенные классы (где одни сильные) даёт прирост к итоговым баллам на ЕГЭ и увеличивает, в определённой степени, процент олимпиадников среди них. Но слабые становятся ещё слабее — выбракованные ученики теряют мотивацию и самоуважение, поэтому «переход» в лучшие среди них встречается в статистически незначимых объёмах. Также это очень нехорошо влияет на «отборную элиту» — у них выше тревожность, депрессии и зависимое поведение. Но хуже всего то, что общая средняя успеваемость от этого не меняется, потому что прирост «верха» компенсируется потерями «низа». В итоге, покалечены и те, и те, а общая эффективность школы не изменилась. Но зато сколько медалей, сколько выигранных олимпиад! Заложено всё это было при раннем Путине, но наибольшей интенсификации достигло во времена Медведева — как раз, в начале 00-х годов, в моду начал входить KPI, зримым воплощением которого стал ЕГЭ. Этот экзамен полностью соответствует признакам KPI, поэтому можно считать, что это он и есть, главный KPI системы образования. Я не хочу сказать, что это плохо для государства, потому что поставленные цели достигнуты: российские школьники систематически выигрывают различные международные олимпиады — достаточно загуглить новости по ключевым словам «российские школьники выиграли олимпиаду», таланты гранятся, в лучших школах учатся лучшие… Только вот есть побочный ущерб, который принципиально не измеряется KPI. Я о психике детей из обеих «каст» — «лучших» и «худших».
Глава вторая
Эффект Трокслера
*СССР, Московская область, г. Москва, НИИ скорой помощи им. Склифосовского, 17 апреля 1983 года*
Директор открыл глаза и увидел белый потолок.
«Это был сон…» — подумалось ему.
Но затем он сместил взгляд чуть левее, к стене, и увидел лампу-таблетку. Таких давно уже нет, точно не в 2025 году.
А ещё перед его глазами нет ЖК-телевизора, зато есть металлическая дужка изножья кровати, а также две панцирные у противоположной стены.
Он начал вспоминать — смутные образы людей в белых халатах, которые погрузили его в машину скорой помощи, мигающую синим проблесковым маяком, коридоры больницы, матово-серая масляная краска на стенах, запах из смеси карболки с хлоркой, палата, скрип панцирной кровати, а затем другие люди в белых халатах, производящие какие-то процедуры и задающие какие-то вопросы.
Запах карболовой кислоты, (1) к слову, по-прежнему здесь — видимо, в коридоре недавно помыли полы.
«Это не сон», — пришёл к выводу Директор. — «Значит, я попал в твёрдые, но заботливые руки советского здравоохранения…»
Заботливость советского здравоохранения объясняется нацеленностью на человека, а твёрдость обуславливается тем, что оно оказывает не услуги, а помощь.
Ситуация с тем, что сейчас происходит, яснее для Директора не стала.
Две кровати напротив заняты какими-то мужчинами средних лет, а кровать по соседству занята стариком, лежащим неподвижно, но с открытыми глазами. Похоже, что старик пережил инсульт и его, возможно, парализовало.
Дверь палаты бесшумно открылась, и внутрь вошла женщина в белом халате. Волосы убраны под колпак, на шее — стетоскоп, в руке — папка с толстой, серой медицинской картой.
Директор понял, что видел её раньше — ещё в тот момент, когда сознание проваливалось, а голоса казались далёкими и глухими.
— Ну что, Владимир Вольфович, как самочувствие? — спросила она, без лишней эмоциональности, буднично.
— Не жалуюсь, — ответил Директор.
Принять факт, что к нему обращаются, как к Жириновскому, тяжело, но тут либо медперсонал чокнулся, либо у него не всё порядке с головой.
Врачу на вид лет тридцать пять, лицо дежурно строгое, но в глазах видна усталость.
— Дайте ладонь, — потребовала она.
Директор беспрекословно подчинился.
Холодные пальцы нащупали пульс и врач начала замерять его, ориентируясь на старенькие наручные часы «Слава».
— Давление померим… — сказала она, бесцеремонно обмотав руку Директора манжетой тонометра. — Сядьте.
Директор покорно сел на кровати.
Накачав воздух в манжету, врач начала спускать давление, глядя на стрелку манометра.
— Сто двадцать на восемьдесят… — произнесла она слегка удивлённо. — Теперь лёгкие.
Металлический холод коснулся его спины, пробившись через тонкую ткань больничной пижамы.
— Лёгкие чистые, — заключила врач. — Сердце… Ровно и отчётливо.
Далее она начала делать пометки в блокнот, а Директор посмотрел на записи ненавязчиво, краем