ГУСИ
Что ни говори, а везет нашей деревне, на редкость просто везет. Вот, например, уже месяц как у нас новый староста. Почти все у нас на этой должности перебывали, и наконец очередь дошла до Косты Лалчова. Простоват, конечно, Коста и подписываться не умеет, но дед Лулчо, рассыльный, приходится ему сродни по женской линии, так он обещал ему хотя бы половину букв показать.
Человек он вообще-то добрый, смирный, но как стал старостой — ой-ой-ой! Оса, тебе говорю, и не оса, а шершень! Так получилось, что не успели его назначить, как он поехал делегатом на съезд, а на обратном пути завернул к околийскому начальнику за инструкциями. Натаскали его там, подготовили, и когда он вернулся, то как начал штрафовать, как начал всякие приказы выдумывать — у всех волосы дыбом встали. В первую же неделю вышел приказ, чтобы все население передвигалось только по правой стороне улицы. Как тебе это понравится?
Я, ты знаешь, человек смирный, законы соблюдаю и налоги плачу регулярно, но такой приказ никакой моей возможности нету выполнить. Вот, к примеру, позавчера пошел я с торбой кукурузы на мельницу — старуха надумала замесить детишкам мамалыгу. Иду, как велено, по правой стороне, но у хаджидончовых ракит такая лужа разлилась после дождей, что ни слева, ни справа не обойдешь. Ничего не попишешь, пришлось, значит, шлепать посередине и впасть в нарушение. Дальше опять же на правой стороне свалены камни для постройки, песок, кирпичи, а вверх по улице, возле Чакыровых, дрова в поленницу сложены. А по мосту через овраг как пройти, если на нем всего одно бревно? Циркач я, что ли, ходить по правой кромке бревна? А уж если я не могу распоряжения исполнить, то как же его исполнит черная свинья Колю Дунина, чей-нибудь буйвол или Минчо Лудильщик, который вечно пьян и мотается из стороны в сторону?
Не успели мы привыкнуть к хождению по правой стороне, как окаянный издал новый приказ — чтобы каждую неделю все население нашей деревни Голый Бугор ходило в баню. Что ты на это скажешь?
Встречаю я в субботу вечером деда Дойчина Баклагу и говорю ему:
— А ну, старик, беги скорей к старухе, пусть искупает тебя, не то встретишь праздничек в клоповнике.
А он отвечает:
— Вздор все это, одно невежество. Пеленки я испачкал, что ли, чтоб меня купать? Вот застигнет меня дождь на поле и так искупает, что лучше не надо! Брось, говорит, толковать об этом, а скажи, правда ли, что наш дурак заставит нас стричься и ногти резать? А? Слышал ты про такое?
— Не слышал, но и это возможно. «Гм, ногти… но ведь ноготь нужная штука, — думаю я. — Как, к примеру, без ногтя почесаться, узел развязать, орех из скорлупы выколупать?..»
А позавчера, рассказывает мне дед Лулчо, старосту опять прихватило — раскричался на всю общину:
— Конституцию надо иметь в Голом Бугре, порядок надо водворить! Что это за гуси, гусята и всякие мелкие поколения целый день гогочут и крякают на Димовой поляне и загаживают всю гигиену! Пройти с барабаном по деревне и сообщить владельцам, чтоб загнали птицу во дворы и курятники, иначе птиц арестую до последней, а хозяев оштрафую! Слышишь, дедушка Лулчо? Сегодня же объяви в пяти местах по деревне, да посильней кричи, чтоб и глухой Станчо слышал, потому как и у него есть гуси.
Исполнил я приказ точь-в-точь, говорит дедушка Лулчо, но население у нас впало в бессознательность по таким вопросам и плюет и на законы и на приказы. Да и гусь — животное несмышленое, не понимает ни реформ, ни нововведений. Ни свет ни заря пролезли гуси под воротами и сквозь заборы, вытянули шеи и зашагали фамильярно к запретной зоне. И хоть бы шли кротко и легально, так нет — подняли гвалт на всю деревню. Услышал староста шум, но, пока надевал новую поддевку и застегивал ноговицы, Димова поляна побелела от пуха и перьев и снова погрузилась в негигиеничность…
«Ну, скотина лапчатая! — прорычал Коста. — Запомните вы, когда я был старостой в Голом Бугре!» Забегал староста, раскричался, поднял на ноги полевых сторожей, подоспели писарь и дед Лулчо, и погнали они гусей к общине, но известно, какая у гусей натура дикая — все норовят разбежаться в разные стороны, а когда сквозь стадо промчался Чолпанкин пес, многие разлетелись и пропали без вести.
Как бы то ни было, но остальных загнали в общинный двор, староста повесил на воротах замок и, важный-преважный, зашагал домой. Немного погодя как расшумелась вся эта гусиная орава, как загоготала: га, га, га… Прямо — женское собрание!
Прошло утро, прошел день, начало смеркаться. Староста упрямится и не хочет пускать гусей, а сам не знает, что с ними делать. Никто за птицей не идет, штрафовать некого, и кто хозяева — тоже не узнаешь. Мечется староста по двору, думает, гадает, а гуси гогочут вовсю и не признают ни дисциплины, ни чинопочитания. Заглянул во двор дедушка Лулчо и начал урезонивать старосту.
— Послушай, староста, — говорит Лулчо, — дело-то это… того, трудное. Были бы, к примеру сказать, козы или овцы, то по метке на ушах хоть можно было бы узнать, чьи они. А так — списков гусиных у нас нет, хозяева за ними не идут. Давай-ка выпустим их, — говорит, — а то, чего доброго, передохнут от какой-нибудь заразы или лисица ночью заберется, — хлопот не оберешься.
Коста помолчал, потянул себя за ус, еще помолчал, почесал за ухом и сказал наконец:
— Прав ты, — говорит, — дедушка Лулчо, но выпустить их так просто, на виду у всех, не годится — гусята и те нас на смех поднимут. Так вот что… я пойду на виноградник, а ты оторви незаметно две-три доски от забора, и пусть гуси будто бы по недосмотру убираются ко всем чертям, чтоб их подняло да пришлепнуло.
— Ладно, ладно, — сказал дед Лулчо, — так и сделаем. И закон, значит, не нарушен, и гуси по домам разойдутся.
Ушел староста на виноградник, а дед Лулчо отодрал от забора две доски, и гуси парочками, как пансионерки, разошлись по кривым улицам.
Вот какой случай произошел у нас с гусями и новым старостой. Ничего он, значит, не добился ни для себя, ни для общинной кассы, только деду Лулчо привалило счастье. Походил он по двору, поискал в крапиве и под