Буренка потрусила рядом со мной к старому фермерскому дому, радостно помахивая хвостом. Поднявшись на крыльцо, я присела на покосившуюся лавку и прижала коровью морду к себе, словно ища поддержки и совета.
— Буренка, милая моя, ты даже не представляешь, как я волнуюсь, — прошептала я, глядя в ее умные, добрые глаза. — Что-то мне подсказывает, что не все так просто, как кажется…
Я без утайки поведала все что со мной произошло и кого привезла на ферму, в надежде что мудрая корова подскажет что мне делать и как мне быть.
— Ярис, говоришь? — переспросила она наконец, задумчиво поглядывая в сторону. — Странно все это, Алина. Мне он показался добрым, отзывчивым мужиком. Работящий, видно, что в крестьянском труде толк знает.
— Вот и я о том же, но Мирон был очень настойчив, говорил, что от его слов может зависеть моя жизнь. Говорит, что у Яриса дурная слава, что он человек скользкий и ненадежный, — повторила я слова мужчины.
— Что ж, Алина, — вздохнула Буренка, — поживем — увидим. Время — лучший судья, слыхала небось. Будем надеяться, что все дурные слухи — всего лишь выдумки и наговоры, и что все обойдется. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Глаз с этого Яриса спускать не стоит. Будь бдительна и осторожна. Не доверяй ему слепо, а лучше проверяй каждое его слово и каждое его действие. И тогда, глядишь, беда и обойдет нас стороной.
На следующий день с первыми лучами солнца, ферма ожила. Звонкий стук топора, мерное поскрипывание пилы, приглушенные голоса — все сливалось в мелодию трудового дня. Ярис, словно дирижёр, умело руководил процессом. Он успевал и сам поработать, и указания дать, и подбодрить уставших. Один из рабочих, кряхтя, укреплял покосившийся забор, стараясь вернуть ему былую прочность. Другой, с мозолистыми руками, выкорчевывал сорняки, упрямо цеплявшиеся за землю во дворе. Третий ловко орудовал старой, но ещё крепкой лестницей, латая дыры в крыше над хлевом. Сам Ярис, с обнаженным торсом и испариной на лбу, ловко раскалывал поленья, готовя дрова для печи — в преддверии надвигавшихся холодов.
Я, наблюдая за этой кипучей деятельностью, испытывала смешанные чувства. С одной стороны, меня переполняла благодарность за их усердие и преданность делу. Ферма, словно по волшебству, преображалась на глазах, избавляясь от многолетней запущенности. С другой стороны, в глубине души продолжала тлеть искорка сомнения, порожденная словами Мирона. Неужели вся эта кажущаяся идиллия — всего лишь искусная маска, скрывающая истинные намерения Яриса?
Степан, как всегда, не упускал возможности поворчать, но в этот раз его ворчание звучало скорее, как наставление, чем как недовольство. Он подходил к каждому работнику, давал советы, делился своим многолетним опытом. Молодые члены артели внимательно слушали его слова, относясь к нему с уважением, словно к мудрому старцу. Казалось, суровое сердце старика Степана немного оттаяло, растопленное их вниманием и трудолюбием.
К полудню, когда солнце поднялось высоко в небе, заливая все вокруг золотистым светом, я решила предложить работникам обед. Приготовив наваристую похлебку и свежий хлеб, я вышла во двор, держа в руках большой поднос с мисками. Я подошла к одному из рабочих, мужчине средних лет с загорелым лицом и добрыми, слегка усталыми глазами. Я знала, что его зовут Петром. Мы познакомились еще когда ехали на ферму.
— Спасибо за работу, Петр, — сказала я, протягивая ему миску с горячей похлебкой и кусок хлеба. — Тяжело, наверное, сразу после дальней дороги браться за дело.
Петр принял миску с благодарностью.
— Работа — она всегда работа, хозяюшка. Не привыкать, — ответил он, утирая пот со лба и улыбаясь. — Зато дело спорится, видать, что земля хорошая, благодатная. Жаль только, что так запущена была.
Я немного помедлила, рассматривая Петра. Его лицо, обветренное ветрами и солнцем, казалось открытым и честным. Мне захотелось довериться ему, поделиться своими сомнениями.
— Скажите, Петр, — начала я осторожно, — а вы давно знаете Яриса?
Петр кивнул, отхлебывая похлебку.
— Да уж лет десять, наверное. Вместе начинали, ещё мальчишками. Всё в одной артели, так сказать.
— И какое у вас о нем сложилось впечатление? — выпалила я, не в силах сдержать любопытство. Мне было важно услышать мнение человека, который знал Яриса много лет, лучше, чем я.
Петр задумался, нахмурив брови. Казалось, он подбирал слова, чтобы выразить свои мысли как можно точнее.
— Ярис… — начал он, — мужик он справедливый. И работящий. С ним всегда можно договориться, если по-честному. Он за своих всегда горой стоит, никогда не бросит в беде. А еще он хозяйственный, все у него ладно получается, если он за что-то берется.
— А вы слышали какие-нибудь слухи о нем? — продолжала я, стараясь сохранить спокойный тон голоса. — Говорят, у него не очень хорошая репутация… поговаривают, у него были проблемы с законом.
Петр помрачнел, словно неприятное воспоминание омрачило его лицо. Он отодвинул миску в сторону, потеряв аппетит.
— Было дело… — проговорил он тихим голосом, словно боялся, что его услышат. — Однажды Ярис повздорил с одним купцом. Богатый купец, одним словом вор. Купец ему за работу честно не заплатил, обманул его, можно сказать. Ярис, конечно, не стерпел, пошел к нему требовать свои деньги. А купец — он же человек влиятельный, богатый. Связи у него, деньги… Он вместо того, чтобы расплатиться, разозлился и начал про Яриса всякие гадости распускать. Говорил, что он вор, мошенник, что ему верить нельзя. Да еще и денег подкинул, чтобы за Ярисом дурная слава шла. С тех пор у нас работы почти не стало. Люди начали нас сторониться, боялись связываться с человеком, испорченным слухами.
Услышав это, я почувствовала, как тяжелый груз падает с моих плеч. Так значит, все дело в зависти и мести? Неуплата за долг вылилась в настоящую войну, развязанную богатым и влиятельным человеком против простого работника.
— И вы верите в эти слухи? — спросила я, надеясь услышать твердое отрицание.
Петр откинулся на спинку старой лавки и посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом.
— Я своими глазами видел, как Ярис старается, как он за людей горой стоит. Он никогда не предаст, не обманет. Да и вся наша артель знает,