– Ладно, – сказал Риккардо, вытирая глаза, – надо добраться до хибары, пока не стемнело.
Он подхватил вещи, оставив ей сумки полегче, и первым пошел по угрюмой горной тропе Стра-даль-Форке, которую и отыскать-то было нелегко.
Последний раз они поднимались по ней почти двадцать лет назад.
Внизу, в Альме, их «вольво» с равеннскими номерами заприметили сразу. Не успели они припарковаться на площадке, обозначенной знаком «P», как Эмилия боковым зрением уловила легкую суматоху. Где-то ставни внезапно закрывались, где-то оставались приоткрыты. Возможно, просто «паранойя», как говорил отец. Но когда они выбрались из машины, из продуктового магазина вышла грузная женщина в фартуке и уставилась на них тяжелым взглядом. Она не поздоровалась.
Потом, когда пришлось спрашивать дорогу на Сассайю – тропа не отмечена на картах, не обозначена на указателях, а они не могли вспомнить, где она начинается, – двое единственных встреченных местных посмотрели на них так, что Эмилии стало не по себе. Один просто прошел мимо, ничего не сказав, но зыркнул недоверчиво, будто узнал их. Другой что-то ответил на диалекте, глотая гласные, из чего было понятно лишь одно: чужим здесь не рады.
Впрочем, ничего удивительного, ведь туризм в долине не развит, и если вы сюда приехали, значит, связаны с этим краем родственными узами, а незваным гостям тут не место.
Чемоданы и туго набитые сумки свидетельствовали о том, что Эмилия с отцом прибыли сюда надолго. Однако их связь с этой землей давно ослабла, да и лучше о прошлом не вспоминать – пойдут слухи, сплетни, людям только повод дай.
И одеты Эмилия с отцом не так, как принято в здешних краях. Эмилия, хоть и вышла из подросткового возраста, выглядела как подросток: поношенные джинсы, фиолетовые ботинки-мартинсы, зеленая блестящая куртка. Риккардо походил на персонажа детективного романа Сименона: элегантное серое пальто, отутюженные брюки, кашемировый жилет. Ничего общего с местными – говорящими на грубом диалекте угрюмыми бородатыми стариками в надвинутых на глаза фетровых шляпах.
Эмилия обвела взглядом единственную в городке площадь, постепенно узнавая ее. Она бывала здесь в детстве, когда приезжала на лето к тете и ходила с ней за покупками и на религиозные праздники, которые, она помнила, отмечали в ресторане «Березки». От него осталась лишь вывеска, а вот магазин работал, там продавалось все – от хлеба до хозтоваров. Уцелел и бар «Самурай», служивший также газетным киоском и табачной лавкой. За ним находилось почтовое отделение, оно, как гласила вывеска, было открыто по понедельникам, средам и пятницам с 8:00 до 12:00. Замыкали круг церковь, мэрия и школа.
И все.
«Какого черта я здесь делаю?» – столкнувшись с реальностью, спросила себя Эмилия.
Ей не нужен был ни Бог, ни школа, ни тем более газеты. Разве что сигареты. Эмилия достала одну из лежавшей в кармане пачки. Крепко затянулась, потому что ей стало страшно. Она придерживалась железного правила: никогда не отступать от своих слов. Иначе – позор. Отцу про это ничего неизвестно: он никогда не связывался с плохими компаниями, а она испытала все на собственной шкуре.
Пока Риккардо расспрашивал дорогу, Эмилия подошла к окнам «Самурая» и заглянула внутрь через матовое стекло. Посетителям, увлеченным игрой в карты, на вид было от шестидесяти до девяноста лет. Ей вспомнились слова Марты:
Подумай о парнях, Эмили. О куче парней!
Коллекционируй! Зачем тебе отношения?
Будем просто трахаться то с одним, то с другим!
Она улыбнулась. «Видела бы ты этих парней, Марта!»
Мимо проходил пастух с отарой овец и собаками. Он и показал Риккардо каменные ступени, вросшие в землю между баром и магазином, скрытые зарослями кустарника и сухой гортензии. Если не знать, заметить их невозможно.
Меж каменных ступеней буйно разрослась крапива. Казалось, она преграждает путь безумцам, которые, как Эмилия, думают, что смогут здесь жить. Это место отвергало ее. Не признавало тех, кто молод и жив. Большинство домов здесь забыты и пусты. Но в этом все и дело, не так ли?
На последнем отрезке пути Эмилия решила не думать о том, что она видела внизу, в Альме, и о том, как устали ноги, а полагаться лишь на свое пусть и горькое, но верное чутье. Вентури правильно сказала: «Мы не властны над своими желаниями, нужно найти в себе мужество прислушаться к ним». И она прислушивалась, сеанс за сеансом, таблетка за таблеткой. Она твердо держалась за свое желание переехать в Сассайю, даже когда Вентури, стерва, выдала:
– Эмилия, с твоим прошлым лучше выбрать большой город, мегаполис, где можно затеряться в толпе. В деревне тебя будут осуждать.
– Уже некому, – возразила она, – все умерли.
– Тем более. Ты хочешь жить с мертвецами? Если да, то это очень тревожный знак.
«Да пошла ты», – мысленно ответила ей Эмилия, встала и ушла. Вопрос был паскудный, а Вентури, по выражению Марты, «фригидная дура, у которой в жопе кол». Тогда почему Эмилия все еще думала об этом?
Эмилия пыхтела, Риккардо тоже тяжело дышал. Казалось, тропа никогда не кончится. Трудно поверить, что она вела к домам, где кто-то еще жил. Неожиданно перед ними появилась истертая табличка, на которой черными буквами было выведено:
САССАЙЯ, РАЙОН АЛЬМЫ
И горстка ветхих домов из ее повторяющегося сна вдруг материализовалась. Сложенные из камней, с черепичными крышами, они теснились, жались друг к другу. Солнце освещало их так ярко, что казалось, будто на дворе июнь, а не ноябрь. В этом свете даже горы казались новыми. Возможно, она и сама могла бы стать новой. А Вентури – лишь воспоминание, рассеивающееся, как и все остальное.
Потому что здесь наконец-то наступило потом.
2
Жителей в Сассайе в тот год насчитывалось всего двое.
Одному из них, Базилио Раймонди, было шестьдесят четыре года, но выглядел он значительно старше. Ни жены, ни подруги у него отродясь не бывало, жил он один и слыл таким молчуном, что легко мог сойти за глухонемого. Здесь в долине его называли Базиль и, хоть и относились к нему по-дружески, в глубине души считали его слегка чокнутым.
Другой обитатель, в чем-то схожий с Базилио, – это я.
Мы оба не знали, что к нашему молчанию вот-вот присоединится некто третий. Девушка, рыжеволосая и веснушчатая. А если бы и знали, что могли мы придумать, чтобы защититься от этого вторжения? Возможно, ничего; возможно, мы морально как-то подготовились бы и сюрприз был бы менее травматичным. Само собой, если человек