Офицер, вздернув брови, оторвал взгляд от блокнота.
– Я понятия не имел, что данное дело имеет отношение к пропаже человека. У меня перед глазами отчет о подозрительном инциденте с автомобилем.
– Об инциденте с похищением, – настаивала я. – Это произошло во вторник, двадцать первого числа, в 18.15. Я немедленно позвонила в полицию, чтобы сообщить, что на моих глазах молодую женщину затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении.
– Так ее похитили? – воскликнула старушка.
Я мельком глянула на нее, но тут же снова повернулась к офицеру.
– Боже милостивый, офицер! Вы хотите сказать, ее никто не ищет?!
– Мне… м-м-м… необходимо позвонить в участок.
– Разумеется. Но прежде вам необходимо пройти со мной.
Вручив ему записку из кафе, я прошествовала в сад.
– Эту записку Симона якобы написала своему боссу, но взгляните вот сюда. – Взбежав по ступенькам, я указала офицеру на меловую доску в кухне. – Вот ее почерк. Как вы можете убедиться, образцы совершенно не совпадают.
Офицер, прикрыв глаза от солнца сложенными чашечкой ладонями, уставился в окошко задней двери.
– Откуда вам знать, что это ее почерк?
– Она живет одна.
– Откуда такая уверенность?
– Мы с ней дружим. Но если вам требуется подтверждение, – я указала на дверь Сьюзен, – спросите у нее.
Офицер что-то отметил в блокноте.
– Некто, – продолжала я, – написал эту записку и подбросил ее в кафе, чтобы босс Симоны не стал ее разыскивать. Я думаю, это был тот самый человек, который затолкал ее в машину.
– Где она работала?
– В кафе на главной улице.
Офицер снова сделал пометку в блокноте.
– Имя владельца вам известно?
– Нет.
– Как долго она там работала?
Я издала стон нетерпения.
– На эти вопросы вам должен ответить владелец кафе. А не я. Скорее, нам нужно выбить эту дверь.
Офицер бросил на меня тревожный взгляд.
– Мы не станем этого делать, мадам.
– Давайте же, вы ведь сейчас здесь.
Офицер сделал два шага назад, а я в отчаянии всплеснула руками.
– Это просто позорище! Женщина пропала семьдесят два часа назад! Она может находиться внутри! Она может быть ранена!
Тут у офицера ожила рация, и он отвернулся, чтобы ответить.
– Мне нужно возвращаться в участок. Там что-то срочное, – сообщил он, спускаясь еще на ступеньку ниже.
– Что-то более срочное, чем похищение?! – вскричала я.
– В ближайшее время с вами свяжется офицер, с которым вы сможете обсудить возможность получения разрешения на проникновение на частную территорию. В участке есть номер вашего мобильного?
У меня вырвался возглас раздражения. Я поняла, кто передо мной. Dicentra spectabilis[37], в просторечье – разбитое сердце: внешность трепетная и даже хрупкая, а ядовито настолько, что вызывает конвульсии. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
– У меня нет мобильного телефона. В участке есть мой стационарный номер.
Офицер так и пятился вниз по лестнице и был уже в самом низу. Напоследок он сказал мне:
– В таком случае советую вам отправляться домой и ожидать нашего звонка.
Через какое-то мгновение в саду появилась Сьюзен и остановилась у подножия лестницы. Шумно вздохнув, она наклонилась, чтобы поднять с земли объемистый булыжник, и протянула его мне.
– Держи. Не думаю, что она там. Я бы услышала. Но, может быть, ты сможешь отыскать какие-то подсказки.
Я молча поглядела на камень в ее протянутой руке.
– Я же не следователь. Даже не знаю, с чего нужно начинать.
– Ты точно все сделаешь не хуже этих бесполезных полицейских.
Я прикинула для себя последствия взлома и проникновения. В последний раз я имела дело с полицией после инцидента в университете, который и стал причиной моего увольнения. Тот опыт был малоприятен, и повторять его я бы не хотела. Мысленно я перенеслась в ту допросную комнату, за тот стол. Двое офицеров – по одну сторону, мы с адвокатом – по другую. Мне потребовался целый год, чтобы оправиться от стыда и унижения. Быть может, страх, который я теперь испытывала, всего лишь сигнализировал о том, что на самом деле я так и не оправилась. Я поправила съехавшие на переносице очки.
– Это будет нарушением закона.
– Я возьму вину на себя, скажу, что это была случайность. Что они сделают восьмидесятипятилетней старухе, а?
Она подняла булыжник повыше.
– Давай же, дорогуша. Он тяжеловат.
Дверь закрывалась на два засова, которые оказалось очень легко отпереть, просунув руку сквозь пробитую в стекле дыру. Таким образом, считаные мгновения спустя я уже стояла в кухне у Симоны. На мгновение замешкавшись, я ощутила, как от шеи по спине и до самых пяток пробегает дрожь. Положив руку на живот, который тоже внезапно скрутило, я все же огляделась вокруг. В одной из стен был широкий проход в заднюю часть гостиной. С моего места было видно диван и стол, заваленный книгами и газетами. Уже собираясь пройти в комнату, у себя за спиной я услышала старухино хриплое дыхание. Обернувшись, увидела, что та уже стоит на вершине лестницы, ухватившись за перила. Мне не хотелось, чтобы она входила туда. Мне хотелось побыть в квартире Симоны, в окружении ее вещей, подышать ее воздухом – и сделать это в одиночестве.
Я вытащила стул на небольшую площадку на вершине садовой лестницы.
– Сидите здесь и ждите меня. И ничего не трогайте.
Вернувшись в кухню и миновав проход, я оказалась в центре гостиной. Поколебавшись, опустилась на колени. Вот здесь Кастор ее ударил. Принявшись раскачиваться взад-вперед – я видела, как это делала Симона, – я окинула взглядом пол. На половицах рядом мне удалось разглядеть три маленьких темных кружка, возможно, капли крови. Я дотронулась до одного из них пальцем, почти ожидая, что тот окажется влажным, а затем встала и подошла к окну. На этом месте стояла Симона, когда я впервые увидела ее лицо в окуляр телескопа. На пальцах у нее была кровь, и эти окровавленные пальцы Симона потом облизала.
Я отвернулась от окна. На столе вперемешку валялись справочники, учебники и какие-то бумаги. Не так студенты должны относиться к учебе. Томик о Фриде Кало[38] венчал стопку книг по искусству. Склонив голову, я принялась разбирать названия на корешках. Джорджия О’Кифф[39], Фрасуаза Жило[40], Ли Миллер[41], а в самом низу Доротея Таннинг[42]. К пробковой доске позади стола были приколоты фотографии женщин. Художницы, решила я. В области искусства я была невежественна и сознавала это. Честно говоря, большинство предметов искусства оставались для меня загадкой, если только они не были связаны с ботанической токсикологией.
Несколько заметок, также приколотых к пробковой доске, послужили очередным