Кайлан горько усмехнулся, его взгляд стал мрачнее, и я увидела в нём тень боли, что он прятал за своей вечной насмешкой, за этой маской, что я так ненавидела.
— Но он обманул меня. Он хотел не мира, а власти. Превратить Галактианцев в рабов, подчинить их Корпорации, а меня… меня сделать марионеткой на троне. Когда я понял, что он задумал, было поздно. Я потерял всё — империю, семью, себя, — его голос сорвался, и он ударил кулаком по стене, металл загудел, отражая его ярость.
Я замерла, его слова повисли в воздухе, тяжёлые, как пыль, что оседала на полу. Я видела его — не императора, не насмешливого ублюдка, а человека, раздавленного предательством, виной, что грызла его изнутри. Моя рука невольно дёрнулась, словно я хотела коснуться его, но я сжала её в кулак, прогоняя этот порыв.
Повернулась к Тареку, чувствуя, как его молчание давит на меня сильнее, чем крик. Но тот лишь фыркнул, его взгляд впился в Кайлана, полный презрения, острый, как лезвие его ножа, но в нём мелькнула тень чего-то другого — боли? Его массивная фигура напряглась, как струна, готовая лопнуть, и он шагнул вперёд, его ботинки глухо ударили по металлу пола.
— А я стал одиночкой, потому что убил их, — прорычал он, его голос был как удар грома, низкий, вибрирующий, полный ярости, что сотрясала стены терминала. — Командиров. Моих братьев по оружию.
Янтарные глаза Терека встретили мои, горящие, полные не только гнева, но и чего-то ещё — вины, что текла в его словах, как кровь из раны.
— Я был солдатом Корпорации, Лина. Лучшим. Они называли меня «Клинок Галактики» — за то, как я резал врагов, как я выигрывал их чёртовы войны. Но потом я узнал про «Петлю». Они хотели использовать её для геноцида — не просто врагов, а целых миров. Детей, женщин, стариков — всех, кто не подчинялся.
Его голос дрогнул, и он сжал кулаки, вены проступили на его запястьях, как реки на карте его боли.
— Я был там, когда они впервые её испытали. Маленькая колония на краю системы — три тысячи душ. Я видел, как они падали, как их тела становились пустыми оболочками, как дети кричали, пока их глаза не погасли. Они заставили их сердца остановиться, — он замолчал, его дыхание стало тяжёлым, рваным, и я видела, как его грудь вздымалась, как будто он снова переживал тот момент. — Когда я выразил свое недовольство на военном совете, надо мной лишь посмеялись, обозвав слабаком. Мой командир — галактианец, что учил меня драться, что называл меня сыном, — приказал меня схватить. Я убил его первым. Перерезал ему глотку его же клинком. А потом остальных — одного за другим, пока их кровь не залила пол. Я ушёл. Стал одиночкой. Но я поклялся — я не позволю этому случиться снова. Никогда. А потом попал сюда.
Тишина упала, густая, тяжёлая, как ночь за стенами. Я молчала, чувствуя, как их слова давят на меня, как правда о «Петле» сжимает горло, как их боль — такая разная, но такая похожая — вгрызается в меня, оставляя следы глубже, чем их прикосновения.
Мой разум кружился, образы их прошлого — предательство Кайлана, резня Тарека — смешивались с моим собственным: Земля в огне, крики брата, что до сих пор звучали в моих ушах. Я сглотнула, пытаясь унять дрожь в руках, и посмотрела на них — на Кайлана, чья маска рухнула, обнажая сломленного человека, и на Тарека, чья ярость скрывала раны, что не заживут никогда.
— Мы все потеряли, — сказала я тихо, мой голос был хриплым, но твёрдым, и я шагнула к ним, чувствуя, как что-то сдвигается между нами. — Землю. Империю. Жизни, что мы знали. Но если «Петля» сработает здесь, мы потеряем больше — себя.
Я встретила их взгляды, мои глаза горели, отражая их боль, их силу.
— Она не сработает, — подал голос Кайлан. — Я ввёл ложные данные. Вернее, сработает, но не здесь. Она ударит по их станции, если мы доберёмся туда и закончим начатое. Что вы на меня так смотрите? Я же не полнейший кретин.
— Что ты несешь? Солнце последние мозги выжгло? — Терек шагнул ближе, его массивная рука легла на панель рядом со мной, и я ощутила его тепло, его дыхание — тяжёлое, но спокойное, как будто моя решимость дала ему опору.
— Вам придется довериться мне, — пожал плечами бывший император, а следом посмотрел на меня. — Я не подведу тебя.
Это звучало практически как клятва.
Я кивнула, чувствуя, как их откровения сближают нас, как их боль становится моей, а моя — их. Мы были разными — преданный император, сломанный солдат, и я, разбитая, отчаянная и жаждущая мести, — но здесь, в этом ржавом пункте управления, мы стали чем-то большим. Не просто союзниками, а чем-то, что я не могла назвать, но чувствовала в каждом их взгляде, в каждом их слове. Мой взгляд задержался на них, и я знала — что бы ни ждало нас впереди, этот момент изменил нас, связал нас сильнее, чем я могла представить.
Пункт управления был старым, его ржавые стены хранили эхо давно забытых голосов, но в углу я нашла убежище — душевую кабину, покосившуюся, с пятнами коррозии, из которой тонкой струёй лилась вода, словно слёзы умирающей машины. Я шагнула внутрь, сбрасывая комбинезон с усталых плеч, и ткань упала на пол с тихим шорохом, обнажая мою кожу — покрытую пылью, кровью и их невидимыми следами, что всё ещё жгли меня, как угли под пеплом. Холодная вода ударила по телу, острая, как иглы, и я ахнула, чувствуя, как она стекает по моим изгибам — по шее, где пульс бился под тонкой кожей, по груди, где соски напряглись, твёрдые и чувствительные от внезапного холода, по животу, где мышцы дрожали от напряжения, и ниже, между бёдер.
Я закрыла глаза, подставляя лицо под струю, и вода стекала по моим губам, смывая соль пота, пыль пустошей и их прикосновения, что пульсировали во мне, как живое воспоминание. Мои пальцы невольно скользнули по шее, там, где Кайлан оставил свой горящий след — лёгкий укус, что всё ещё саднил, — и по талии, где Тарек сжимал меня, оставляя отпечатки своей силы, горячие и глубокие. Я сжала губы, пытаясь прогнать эти образы — «Петля», Аркатон, месть, — но их тепло всё ещё текло в моих венах, как река, что не знает преград,