Вскакиваю. Ворошу волосы на голове. Не стесняясь своего обнаженного вида и отвернувшегося Мухи, впрыгиваю в спортивные штаны, натягиваю топ и футболку. Сверху олимпийку. Спортивная сумка тут же, в гардеробной. Туда сую какие-то вещи, белье, документы. Достаю старенький кнопочный телефон. Хорошо, что не выкинула. Сим-карту придется где-то найти по дороге. Спрашиваю у Мухи:
— На каком расстоянии мы можем друг друга слышать?
Он жмет плечами, но потом отвечает:
— В пределах одного мира точно.
Прищуриваюсь, пытаясь рассмотреть его в темноте. Ментальная связь наладилась, говорим на одном языке, без всяких болей с моей стороны. В голове моей слышится голос уже почти взрослого парня. Еще не мужчины, конечно, но уже не прыщавого юнца, который вытворял черт знает что всего несколько часов назад.
Муха смущается, чувствую это. Но разбираться некогда. Надеясь на его звериное чутье, спрашиваю:
— Ты чувствуешь людей? Определить окружение можешь?
Муха кивает. Замирает на несколько секунд и выдает отчет:
— В соседних комнатах люди спят. Внизу и вверху тоже. На улице злые люди. Но близко, в доме их нет. Только там, на улице.
— Ясно, значит ждут приказа. Так, Муха, сейчас поднимаемся на крышу. Через чердак, потом по пожарной лестнице. Если не получится, даже не знаю.
— Понял, Нина. Все получится. Веди. А потом поведу нас я. Договорились?
Он спрашивает с надеждой. Ему страшно, но не только за себя, но и за меня. Я киваю. Мысли мои он и так уже прочел.
Крадемся, стараясь бесшумно покинуть квартиру. Вздыхаю, мысленно прощаясь. Не уверена, что вернусь. Я сейчас вообще ни в чем не уверена. Живым бы остаться, не о вещах уже речь.
Несколько лестничных пролетов преодолеваем без проблем. Но почти у входа на чердак Муха начал беспокоиться, а потом предупредил испуганно:
— Нина, они поняли, что мы вышли из квартиры. Хотят подняться наверх. Но пока их старая женщина не пускает.
Слава богу проницательность нашей консьержки самая неусыпимая. У нас в запасе несколько минут. Вспоминаю про замок в квартире, с которым не сладил Костылецкий, поворачиваюсь к Мухе.
— Кажется, ты с замками научился обращаться? Этот вскрыть можешь?
Муха кивает. Тут же раздается щелчок, и дверь открыта. Мы выходим на чердак, закрываем дверь. Муха задерживается на секунду. Отчитывается:
— Замок закрыл, Нина. Но эти люди уже возле твоей квартиры.
27
Улыбаюсь, бегу по крыше. Слава богу она у нас плоская. По периметру парапет и импровизироваеные бойницы. Выглядываю осторожно, смотрю вниз. Там суета. Во двор дополнительно подъехало сразу штук пять машин, из них повыскакивали амбалы, все толпой в подъезд. Но меня отвлекает Муха.
— Нина, бежим. Нам нужно перелететь на другую крышу!
Бегу за ним на автомате и спрашиваю вслух:
— Перелететь? Как перелететь? Куда перелететь? Муха, я не умеб летать!
Но ответ получаю не словами.
Муха вскидыаает крылья, делает уверенный круг надо мной, затем хватает меня лапами за плечи.
Крик застревает в груди, что толку орать? Все происходит слишком быстро. Да и трепыхаться не имеет смысла, чувствую, и без моих брыканий Мухе тяжело. А умирать молодой совсем не хочется.
На краю крыши зажмуриваю глаза, не дышу целых три с половиной секунды. Да что там, даже сердце столько не бьется. До тех пор пока снова не чувствую под ногами твердую поверхность. Не успеваю выдохнуть и открыть глаза, как снова Мухин приказ:
— Бежим, Нина! Не стой!
Его косолапая поступь не вяжется с той скоростью, которую он задает. Спортсменам любой тренажерки этот прохвост утрет нос с легкостью. Бегу за ним. Слышу шум где-то позади, на крыше соседнего дома, и меня это подстегивает лучше любых слов. Еще один край. И еще один перелет. Теперь я заранее группиуюсь, чтобы Мухе было легче меня переносить.
За пятнадцать минут мы пробегаем почти весь район. Благо крыши рядом и дома все, как под копирку. Но и этот путь подходит к концу. С последнего дома, откуда больше невозможно перепрыгнуть, я спускаюсь по пожарной лестнице. Она, как и положено для безопасности, заканчивается где-то между вторым и третьим этажом. Муха, который за время моего спуска уже успел спланировать вниз и вернуться на крыльях назад, чтобы посмотреть на мою повисшую тушку, снова хватает меня за плечи и аккуратно спускает на землю.
Мне хочется плакать и смеяться одновременно. Пока за спиной никого не слышно, значит у нас есть в запасе немного времени и шанс оторваться от погони.
Мы находимся где-то с южного края огромного городского парка. Справа трасса, слева жилой район, куда нам путь, конечно, заказан.
Я принимаю решение за секунду.
— За мной, Муха!
28
Лазить по заборам мне нравилось всегда. Сказывалось провинциальное детство, ибо не всегда я жила в большом городе. Да, вопреки бабушкиному воспитанию, мне есть чем гордиться. Перемахнув через забор в две секунды, оглянулась в поисках дракоши. Муха практически вслед за мной перелетел забор, как гордый тетерев после плотного ужина. Чувствую, запыхался. Но держится. Я тоже устала, но адреналин сметает все сомнения. Нам нужно бежать, как можно быстрее найти выход из города.
Бегу по парку к сторожке. Вся надежда на дядю Степу, охранника. Мы с ним знакомы тысячу лет, кажется. Безотказный мужик.
Добегаем до вагончика, излишне размалеванного граффити. Стучусь:
— Дядя Степа, дядя Степа, проснитесь! Это я, Нина, мне нужна ваша помощь!
В вагончике загорается свет, раздается шум, грохот и высококвалифицированная брань, и только потом отворяется скрипучая дверь.
Дядя Степа, седовласый, немного помятый, пропахший луком и водкой, таращится на меня, стараясь рассмотреть посетителя. Потом смотрит куда-то в темноту, за мою спину, крестится и выдает:
— Хоспади, спаси и сохрани! Больше не пью. Дожился, белочка пришла, родимая!
Я недоуменно:
— Дядь Степ, это я Нина! Не узнали?
Старик тычет мне за спину и мычит, и только в этот момент я понимаю, что там маячит и дышит, как загнанный конь, порядком подросший Муха.
— Дядь Степ, это маскарадный костюм, не бойся! Это мой друг, Мишка.
— Тьфу ты! Квадробортер чо-ли?
— Ну, типа того. Дядь Степ, у нас беда. Выручи, а? Нам бы с Мишкой за город. Как-нибудь выехать без свидетелей. Я оплачу!
Сторож чешет немытую шевелюру.
— Натворили чего?
— Нет, конечно, — осеняю себя крестом и краем глаза вижу, как Муха повторяет все в зеркальной точности. —