— Нина! Я чуть с ума не сошел, что случилось?
Изумленно хлопаю глазами.
— А что, собственно, случилось?
— Ты сменила замок? Я не мог открыть дверь!
Жму плечами, киваю на старую дверь все с тем же замком.
— Нет, конечно. Когда бы я успела. Может, ключ неправильно вставил?
Костылецкий смотрит на меня возмущенно:
— Нина! Я ведь переживал. Думал, с тобой что-то случилось!
Трогаю лоб. Может, со мной действительно что-то случилось? Все то, что было, приснилось? А Серый? Его притащила в гриппозном бреду?
— Господи, что со мной может случиться?
— Где, где он? — обиженно поджимает губы Костылецкий. — Ты его отдала в питомник?
— Кого?
— Сережу!
— Сережу? Да нет, не отдала. Вон он, в ванной спит.
Открываю дверь, демонстрирую сладко спящего варана.
— Ему там темно и сыро. Наелся. Теперь долго, скорее всего, будет спать.
Костылецкий облегченно вздыхает. Сует мне помятый букет и пакет с пирожными. Даже моими любимыми. Неужели, разорился, жмотяра недоделанный?
Смотрю на дату, ан нет, горбатого могила исправит. Последние сутки срока годности. Улыбаюсь, тянусь и чмокаю в щечку:
— Спасибо! Сейчас поставлю чайник.
Костылецкий переобувается в тапки. Предварительно их осматривает и обнюхивает. Ботинки ставит на самую верхнюю полку обувницы. По-хозяйски достает из комода чехол для одежды, надевает на пальто и вешает все на плечики.
Я зондирую пространство на наличие Мухи. Если замечу хоть краешек чешуйчатого хвоста, придется импровизировать. Господи, ну что я сделать могу? Максимум кинусь на шею Костылецкому и зацелую до обморока. Ибо за сковородкой еще надо в шкаф лезть.
Костылецкий За мной идет след в след. Заглядывает в зал, осматривает все вокруг еще придирчивее, чем я.
— Нина, запиши адресок клининговой компании, к кому обращалась? За такое короткое время такой магический результат!
Кажется, Серега, впервые в жизни попал в яблочко. Ибо без магии здесь не обошлось. Даже дверца холодильника теперь как новенькая. Сей факт замечает и мой бывший, шестеренки в его голове движутся с такой скоростью, что их даже подклинивает. Он открывает рот, пытается что-то сказать, но боится выставить себя дураком.
Я делаю все машинально. Бегло осматриваю двор сквозь окно, пока ставлю греться чайник. Три машины по углам. Большие, внушительные.
Кажется, выхода через улицу больше нет. Не паникуем, Нина!
Распаковываю пирожное, ставлю на стол чашки.
Костылецкий торжественно стоит посреди кухни.
— Садись, — киваю ему на стул, но он неожиданно падает на колени прямо передо мной, лезет в карман штанов и вытаскивает красную коробочку. На лице неописуемое счастье, в глазах, как в игровом автомате, пересчитывпются миллионы долларов.
— Нина, выходи за меня замуж!
На бархатной подушечке крохотное кольцо с бриллиантом.
Восхищенно вздыхаю, улыбаюсь, достаю из буфета варенье.
— Красивое! Я подумаю.
— Хорошо. Но надень кольцо, — начинает командовать он, едва удерживая на перекошенной физиономии улыбку. Никогда не любил сильных женщин.
— Потом. Успеется. Ты же остаешься?
Кривляюсь. Он ищет в моем выражении какую-то истину. Кивает, встает с пола, убирает кольцо.
— Надеюсь, мы просто отсрочим на час этот вопрос, не больше?
— Конечно, конечно, — хлопаю глазками, вспоминаю где у меня снотворное. — Давай сначала попьем чай. Такие решения нельзя принимать в спешке.
— Нина, я серьёзно намерен создать семью. С тобой!
— Это прекрасно! — складываю большую часть пироженных на блюдце Костылецкому.
— Нина! — хватает меня он за руки, — Ты меня все еще не простила?
Смотрю на него всерьез. Инфантильный козел, неужели ты надеялся, что я буду всю жизнь страдать?
— Конечно простила!
— Не верю, какая-то ты напряженная.
— Ну… ЭтО такой волнительный момент… Подожди, я сейчас.
Бегу в зал, где-то здесь, в корзинке со всякой мелочью лежала одна маленькая скромная таблеточка снотворного. На мгновение оборачиваюсь на кухню. В отражении стеклянной двери вижу, как эта породистая сволочь что-то сыпет в мой чай.
Ох ты ж, ешкин-матрешкин. Замечаю приоткрытую дверь в лабораторию и тихонько ее прикрываю. Вот, значит, где прячется Муха. Снова бегу на кухню.
— Милая, ты такая нервная. Присядь. Попьем чаю?
Киваю, сажусь.
— Ой, кажется твоя чашечка не так хорошо вымыта. Извини. Давай я тебе отдам свою. С дикой улыбкой орангутана меняю наши чашки. Оскал Костылецкого переплевывает мой на несколько пунктов. Он хватает мою руку.
— Нина, ты очень нервничаешь. Тебе надо расслабиться.
Пока я придумываю ответ, он резко дергает меня на себя, стискивает в объятиях и прижимается в страстном поцелуе. Я пытаюсь не отвечать, но попробуйте не ответить целующемуся камазу?
Меня тискают, мнут, муслявят и понемногу передвигают в сторону спальни.
Пытаюсь не содрогаться от омерзения и истерично придумываю план отступления. Как назло, все вазы убраны повыше, из тяжелого в пределах доступности только кресло и журнальный столик, но вряд ли я это все одной рукой осилю.
На под летит моя верхняя одежда, щелкает замочек бюстгальтера. Мы уже в двух шагах от кровати. Пытаюсь остановить обезумевшего горе-любовника, увернуться, отбиться. Мычу, отдираю от себя его руки. На мгновение замечаю Мухин хвостик по кроватью.
Нет же, нет! Только не это. Как можно при ребенке? Как можно вообще с этим подонком! Мысленное “помогите” затмевает невыносимая головная боль и я моментально теряю сознание.
26
Меня кто-то гладит по волосам и шепчет ласково какую-то абра-кадабру. Понимаю, что ночь. Мысли вязкие, путаются, но ничего не могу поделать. Осознать происходящее не получается.
— Нина, очнись! Надо уходить.
Это в моей голове бархатный мужской голос пытается привести меня в чувства.
Прищурившись, с трудом открываю одно веко. В темноте светятся два огромных змеиных глаза. Страшнючих, без век, с вертикальными зрачками. Морда чудовища над моим лицом склоняется все ниже и ниже.
Орать? Увольте, может это снова скачок температуры? Очередная серия галлюцинаций?
— Нина, это я, не бойся меня.
Также мысленно спрашиваю:
— Кто это “Я”?
Грустный вздох и такой же молчаливый ответ:
— Муха твой!
Резко сажусь на кровати. Ощупываю себя. Прикрыта одеяльцем, в трусах. Так, значит позорного акта любви с Костылецким на глазах у ребёнка не состоялось.
Интересно, где сейчас этот гад?
Муха ответил сразу:
— Этот гад утащил Серого. Полчаса назад. До этого ждал, что ты очухаешься. Но я насильно вливал в тебя сон. А в него бессилие и апатию.
Ошарашенно смотрю на Муху. Кажется, снова подрос. Лапищи вон какие длинные стали, чешет ими мои волосы. Открываю рот, чтобы спросить, но он предупреждает, конечно продолжая общаться мысленно:
— Нина, тихо. Оказывается, здесь какие-то жучки. Они все могут слышать. И на чемодане была видеокамера. Когда этому позвонили, я