Я прошел мимо другого «ТЕЛЕКОМА», оформленного как полосатая караульная будка, — предприятие «ШАЙЕНН КОММЬЮНИКЕЙШНС». По крайней мере, Вайоминг пережил Судный день — но кто бы заметил разницу? Эта будка предлагала фоновую музыку и живописные проекции на заднем плане, чтобы убедить вас, что вы на Таити — или в телефонной будке с живописными проекциями на заднем плане.
Эскалатор снова пошел вверх, к солнечному свету, высадив меня на другой стороне Бульвара Конфедерации. Где-то в конце этого дня меня ждали матрас и подушка. Хотел бы я знать, где.
Я был измотан, голова кружилась, меня окружало совершенно чужое и до странности знакомое. Я пару раз захихикал, в основном от истерики, а не от пейзажа.
Эскалаторные туннели и подземные торговые центры лежали под каждым перекрестком, иногда соединяясь со своими соседями вверх и вниз по кварталу. Я изрядно покатался на них бесплатно, хотя один раз уехал слишком далеко и пришлось возвращаться. Под землей было почти больше города, чем наверху, что имело смысл, учитывая недавнюю термоядерную войну в прошлом.
Насильно вспомнив об определенных биологических фактах, я заглянул за дверь с соответствующей маркировкой, которая, как оказалось, была образцом лаконичности. Это был не просто обычный памятник керамическому искусству, туалетная комната оказалась обновленной римской баней: бассейн, снэк-бар, даже спальные ячейки в аренду. Я подумал о проститутках с Колфакс-авеню, которым бы понравилась такая обстановка, а затем заметил, что такие услуги — на ваш выбор, органические или механические — доступны за умеренную плату. На мой вкус, вся эта конструкция слишком походила на ящики в городском морге.
Ради эксперимента я сунул свою рубашку в другую щель и получил ее обратно почти как новую. Поэтому я сдал свои брюки, пиджак, шорты и носки и стоял, чувствуя себя глупо в своем «Кевларе»[38], ботинках и наплечной кобуре. Я нашел пустую душевую кабинку, а после обнаружил, что прачечная починила мои брюки. Все это обошлось примерно в унцию меди.
Еще несколько кварталов увели меня от энергичного университетского района в более тихий жилой район, изобилующий архитектурными изысками. Викторианские и эдвардианские «пряничные домики» величественно расположились между барокко и чем-то вроде стиля швейцарского шале — витиевато, почти рококо, но в целом — ни кричаще, ни устрашающе. Просто по-другому. Дома были отодвинуты вглубь от дороги, на огромных участках с изящно изгибающимися резиновыми подъездными дорожками, вьющимися среди садов и кованых оград. Если Эдвард У. Беар жил так, то работа частного сыщика здесь, должно быть, оплачивается лучше, чем в моей юрисдикции.
Определенно чувствуя себя больше похожим на себя, кем бы я ни был (еще один укол любопытства по поводу этого «Эдварда У. Беара»), я брел под послеполуденным солнцем, рассеянно отмечая, что почти бесшумные машины, проносившиеся рядом со мной по улице, не производили заметного выхлопа. Внизу, у бордюра, не было ни единого клочка мусора. По мере того как голова прояснялась, я начал замечать и другое — улицы, может, и были цвета «Кентукки Блюграсс», но в резиновых тротуарах есть свои плюсы. Вскоре, за исключением того места, где я пнул того агента СекПола, мои ступни были единственной частью, которая не болела. Я с обидой подумал о миллионе бетонных миль, которые я оттопал в пешем патруле в центре города.
Здесь подземные переходы вели к районным бакалейным, канцелярским и кондитерским лавкам — тем самым семейным магазинчикам, которые почти вымерли из-за городского зонирования у меня дома. Я рискнул еще раз, остановившись, чтобы купить сигарет, моих первых приличных сигарет почти за пять лет. Два медных пенни за самые дорогие, что были в наличии.
Снова наверху, я немного понаблюдал за людьми. Дело было не только в их странной красочной одежде и странно расслабленной бодрости. Чего-то не хватало — едва скрываемой враждебности и страха, которые преследовали улицы моего города. Эти люди, казалось, никогда не толкались и не пихались, никогда не избегали смотреть друг на друга. Они вежливо кивали — даже заговаривали! — и несли свои головы высоко, не боясь окружающего мира. У меня от этого по спине пошли мурашки.
То, что я сначала принял за необычайное количество детей, стало еще более запутанным. Некоторые из этих маленьких людей носили бакенбарды и усы. Я заметил длинные руки и неуклюжие походки. Мутанты — город был полон ими. Даже мои затуманенные глаза могли видеть последствия искаженных радиацией генов: выступающие челюсти, резиновые губы; у некоторых были практически морды.
Еще более шокирующим было оружие — мужчины и женщины, маленькие люди, дети. Я прошел мимо одного явного детсадовца, который нес пистолет почти такой же большой, как он сам! Была ли здесь какая-то опасность, которой я не видел? Или же оружие было просто наследием жестокого времени, которое, должно быть, последовало за атомной войной?
И все же эти люди казались такими полными радушия. Могло ли быть так, что источником их гордости и достоинства были не что иное, как механические средства несения смерти, которые они носили? Что ж, альтернатива, тысячи вариаций Закона Салливана[39], не имела блестящего успеха у меня дома. Какого черта, денек был славный, прекрасный денек. Ничего такого, чего не вылечили бы хорошая выпивка и долгий сон. Может, на местном участке есть вакансия — будет ли опыт в полтора столетия что-нибудь значить?
Наконец-то причудливый указатель с завитушками возвестил ПЛАС Д’ЭДМОН ЖЕНЕ. У меня свело желудок, во рту пересохло. Кем был этот другой Эдвард Беар?
Внезапно «Боинг-747» попытался приземлиться мне на спину! Я обернулся; длинное черное судно на воздушной подушке неслось по улице, быстро приближаясь ко мне. Оно ревело, оседлав торнадо, в то время как другие водители запрыгивали на тротуар, сворачивали и скользили, чтобы избежать столкновения. В шести футах над землей монстр покрывал кварталы за секунды, посылая вперед жуткий рев и сноп искр.
Пули запели у меня над головой.
Я перепрыгнул через низкую изгородь и перекатился, благодарный за то, что перезарядил сорок первый. Боль пульсировала в моем измученном теле; мышцы кричали, и порезы снова открылись. Пригнувшись, я всадил шесть тяжелых пуль в судно на воздушной подушке, но оно летело дальше, не останавливаясь. Смутно осознавая, что моя рука снова кровоточит, я вытащил автомат из пальто, взвел курок и нажимал на спуск снова и снова, пока машина, безумно виляя, заворачивала за угол. Это было похоже