Когда мы все расселись за большим столом, прислуга начала торжественно вносить праздничные кушанья. Так как блюд в этот раз было больше обычного, нашей единственной служанке Ноле помогала кухарка, надевшая в честь этого праздничный передник. На белой скатерти появились запечённая утка с яблоками, дымящийся горшок с тушёным мясом и овощами, большая миска картофеля с маслом и зеленью, свежие пироги с капустой и яйцами, а в центре — целая сковорода жареной рыбы, уложенной веером. Всё это благоухало так, что в животе невольно заурчало.
После того как слуги поставили последние блюда и тихо покинули комнату, отец поднял со стола бутылку вина, покрытую пылью, и произнёс:
— Это вино я спрятал в подвале в тот день, когда ты родился, Ари. Сегодня самое время его открыть.
Отец протянул бутылку Эрлонту, и брат, аккуратно вынул пробку. А затем он налил всем по бокалу — даже Мие немного, хотя мать при этом неодобрительно покачала головой. Когда у всех было налито, отец поднялся, держа бокал перед собой.
— Аристарн! — сказал он торжественно, — двадцать лет назад мы с твоей матерью даже представить не могли, каким ты станешь. А сегодня я вижу перед собой мужчину — умного, сильного и честного. Мы все гордимся тобой. Пусть твой путь будет светлым, друзья — верными, а дом — всегда полон тепла! Мы тебя любим и верим в тебя!
Отец сделал паузу, поднял бокал выше и завершил тост:
— За тебя, сын!
Все встали, звонко чокнулись бокалами и пригубили вино. Я тоже сделал глоток — вино оказалось терпким, с заметной горечью, не особо вкусным, но сейчас это не имело никакого значения. Главное — обстановка: уютный свет свечей, тепло домашнего ужина, настоящая семья.
Все снова сели за стол. Я взял вилку, попробовал тушёное мясо — мягкое, сочное, с ароматом лавра и чёрного перца. Несмотря на простоту, блюдо оказалось на удивление вкусным. Я с удовольствием потянулся за следующим куском, и тут вдруг в дверях появилась Нола. Служанка остановилась на пороге, переминаясь с ноги на ногу, потом решилась, подошла к отцу и, нервно теребя передник, проговорила сбивчиво:
— Простите, господин Оливар… Приехал посыльный от барона… Требует вас.
Лицо отца в одно мгновение потемнело. Он тяжело выдохнул и тихо, но очень выразительно выругался в адрес Бильдорна.
— Ну конечно, — пробормотал отец. — Как же без барона. Даже в такой день не может дать людям спокойно поужинать.
— Похоже, это их родовой магический дар — гадить людям, — предположил я.
Отец кивнул, соглашаясь со мной, и поднялся из-за стола.
— Сейчас быстро прогоню этого гонца, — сказал он, — и вернусь. Пусть завтра приезжает. Сегодня не до него.
Мы с Эрлонтом тоже встали.
— Останься, Ари, — сказал отец. — У тебя день рождения, не стоит омрачать вечер.
— Нет уж, — ответил я. — Меня просто раздирает любопытство: что этим упырям понадобилось теперь.
Отец не стал спорить, просто кивнул, и мы втроём пошли на улицу.
Экипаж барона Бильдорна с родовым гербом на дверцах, как и в прошлый раз, стоял у самых ворот. Как и в прошлый раз, рядом с ним, заложив руки за спину, стоял Фиркан — гладковыбритый, напомаженный, расфуфыренный, с выражением вечного превосходства на мерзкой роже. Мы подошли к воротам. Фиркан театрально склонил голову и с наигранной вежливостью произнёс:
— Господин Оливар, господа! Имею честь вновь приветствовать вас! Надеюсь, вы…
— Говори сразу, зачем приехал! — грубо перебил его отец. — Моя семья уже дважды отдежурила у разлома. Мой старший сын после этого месяц провалялся в госпитале. Что ещё нужно от нас твоему барону?
Фиркан растянул губы в своей привычной мерзкой ухмылке и, изобразив на лице некое подобие сочувствия, сказал:
— Мне жаль сообщать вам такую новость, господин Оливар, но барону Бильдорну опять требуются люди на дежурство.
— Что⁈ — вспыхнул отец. — Да вы там совсем, что ли… разум потеряли? Мы дважды за месяц отдежурили! Пусть твой барон сам у разлома постоит, коли так приспичило!
Эрлонт тоже не выдержал и возмутился:
— Меня только на днях вылечили, Ари вообще курсант, вы не имеете права его вызывать. Какое ещё дежурство?
Фиркан, не меняя мерзкой улыбки, покачал головой и произнёс:
— Понимаю, господа, всё понимаю. Но, к сожалению, дежурить сейчас некому. Барон вынужден пойти на крайние меры. И он имеет на это право. Если вы ознакомились с последним указом нашего герцога, то вы должны это знать. Отказать барону нельзя — это неповиновение воле Императора.
Я смотрел на это всё, слушал и молчал. Что-то здесь было не так. Не верилось, что в округе при огромном количестве крестьян до такой степени некому выйти к разлому, что пришли звать недавно отдежурившего дворянина. Я сильно сомневался, что старший Бильдорн был в курсе происходящего, очень уж это всё пахло самодеятельностью.
— Как тебе сегодня всё видно, Фиркан? — спросил я хлыща. — Подсветка не нужна?
Посыльный барона на секунду потерял свой лощёный вид. В его глазах мелькнули злость и испуг — вспомнил тот случай со Светлячком.
— Я очень надеюсь, — процедил он, — что в этот раз никто не станет позволять себе опасных шалостей с заклятиями.
— Тут уж как пойдёт, — ответил я. — Кто тебя прислал? Сам старик Бильдорн или Граст?
— Это не имеет значения, — ответил Фиркан. — Я уполномоченный посыльный семьи Бильдорнов. И вы обязаны меня слушать.
— Повторю вопрос, — сказал я спокойно. — Кто конкретно тебя прислал?
— Я уже ответил, — раздражённо бросил хлыщ. — Неважно кто. Завтра к полудню один из вашей семьи должен прибыть на дежурство.
Отец после этих слов побледнел и снова возмутился:
— Это безумие! Я буду жаловаться герцогу!
— А я — в столицу! — добавил Эрлонт.
— Жалуйтесь хоть самому Императору, — спокойно ответил Фиркан, пожав плечами. — Но завтра к полудню дежурный должен быть у разлома.
Я смотрел на отца — тот стоял растерянный, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. Эрлонт дышал часто, едва сдерживая злость, готовый броситься на ухмыляющегося посыльного. Что ж, пришлось констатировать неприятный факт: упыри Бильдорны испортили нам праздник. Наш семейный вечер. Мой день рождения. Но они были в этот момент далеко, так что ответить за испорченный праздник предстояло тому, кто находился рядом.
— Кто