Когда она дошла до середины поля, невдалеке мелькнула крыша старого домика, при приближении вовсе не кажущегося жилым. Сгнившие поломанные доски в нем торчали зубьями, колья забора подпирали друг друга, чтобы не свалиться на землю окончательно, мох и грязь плотным слоем покрывали каждый миллиметр фермы и немногочисленные постройки рядом. Как Анн-Мари могла жить здесь, продолжая ухаживать за собой, всегда носить опрятную одежду? Окружали ферму деревья каштана, Зоэ-Моник прошла под одним из них, втаптывая в грунт незрелые плоды.
Следов вокруг дома не было видно, девушка заглянула в покрытое сажей окно кухни, приставив ладони, но там было пусто. Входная дверь оказалась распахнутой настежь, Моник крикнула о своем прибытии, позвала Анн-Мари, Эрве, но никто не откликнулся. Тогда, решив обойти весь периметр, зашла за ферму, где на пригорке под тенью каштана виднелись холмики земли, поросшие ковылем, крапивой и лопухами. Покосившиеся от времени деревянные кресты наполовину потонули в почве, затянутые сорняками, имена на них прочесть было невозможно.
Сделав шаг по направлению к могилам сестер и братьев Эрве Дюшарма, Зоэ-Моник увидела, как сам он выходит из-за дерева, бросив перед собой лопату с комьями налипшей свежей земли. Вся его рубашка, мокрая от пота, прилипла к телу, как и вьющиеся волосы цвета меда. Анн-Мари семенила за парнем, взмахивая руками, указуя на холмики, что только злило Эрве, слышались неразборчивые крики с нотками истерики.
Моник хотела окликнуть мать и сына, дать знать, что находится здесь, не подглядывает, но не успела. Анн-Мари Кревье обошла Эрве, встав к нему лицом, и наотмашь отвесила тому пощечину. Голова парня запрокинулась, он, не удержавшись на ногах, упал на землю, приложившись о выпирающие корни каштана поясницей. Не помня себя от боли, Эрве прижался спиной к стволу дерева, отталкиваясь стопами, прикрывая руками лицо, чтобы сберечь от ударов матери. До Моник донеслись рыдания, которые, казалось, шли из самых недр тела, Анн-Мари злобно осклабилась, склонившись над сыном, продолжая наносить удары куда придется, при этом тихие слезы окропляли глубокие морщины на ее лице.
– Что ты наделал??! Зачем ты поступил так с собой, со мной, со всеми нами?!!
– Мама, не надо, остановись, прошу…
Сердце Зоэ-Моник выпрыгивало из груди, грозилось прорвать грудную клетку, девушка не могла больше смотреть на это. Сорвавшись с места, она подбежала к Анн-Мари, схватив за тонкие руки с висящей кожей на костях и пигментными пятнами, доходящими вплоть до ногтей с ярким маникюром.
– Хватит, Анн-Мари, что вы делаете?!!
Еще минуту они боролись, пока женщина из последних сил не оттолкнула девушку, указывая на Моник пальцем. Обе тяжело дышали, Зоэ-Моник загородила собой Эрве, сжавшегося в комок у подножия дерева.
– Уйди с дороги, глупая девчонка! Ты еще пожалеешь о том, что остановила меня, а не присоединилась! Знала бы раньше – убила бы его еще в чреве!
С этими словами Анн-Мари Кревье гневно рыкнула и направилась к дому, по пути толкнув ногой бесчувственную лопату. Моник ощутила, как пробирает дрожь, будто молния прошла насквозь, заставляя тело биться в конвульсиях. Она присела перед любимым на корточки, осторожно положив ладонь Эрве на колено, парень беззвучно плакал, сжимая курчавую челку в пальцах.
– Она забыла… все забыла… она думала, что это я убил их…
– Но ты не делал этого? Не делал ведь?
Дюшарм покачал головой, внезапно осознав, кто перед ним в такой час.
– Зоэ-Моник, что ты здесь делаешь? Ты не должна была этого видеть.
– Прости. Я скучала, очень. Еще пришла сказать, что мы ненадолго уедем, всего на пару дней, но обещай, что дождешься меня.
– Конечно, как может быть иначе. Она скоро успокоится, и все будет как прежде.
Эрве провел костяшками пальцев по щеке Моник, лаская, а после они слились в нежном долгом поцелуе, чувствуя горькую соль и сладость момента.
Глава 19
Оказавшись, как когда-то прежде, под увитой плющом аркой у массивной деревянной двери с железным кольцом и миниатюрным оконцем, витраж в котором не потускнел со временем, являя гостям сцену из Слова Божия, Элайн Мелтон-Гобей одолела нервозность, мурашками пробегающую под коленями, затем выше, по пояснице и между лопатками. Минуло немногим больше шестнадцати лет с тех пор, как ведьма, будучи неопытной девушкой, впервые прибыла в этот величественный замок, не потерявший лоска. Искусно созданные арки, плавно перетекающие в горделивые башни, уходящие прямиком в бесконечное полотно ночи, захватывали дух, словно в первый раз.
Элайн чувствовала кожей, что супруг тоже нервничает, вернувшись в место, где прожил не одно столетие в качестве шпиона, убийцы и раба предыдущего короля вампиров Иштвана, который, к слову, хоть и не всегда доверял Эгону, но втайне любил как второго сына. Ведьма посмотрела на дочь; жуя нижнюю губу, Зоэ-Моник пыталась рассмотреть окрестности в тусклом свечении газовых фонарей и вздрогнула, когда матушка осторожно взяла ее за руку, сжимая пальцы. Интересно, в добром ли здравии Бригитта, старая экономка, гарпия, вызволенная из рабства Иштваном Де Кольбером, с которой Элайн успела подружиться за время, проведенное в родовом имении вампиров.
Дверь открылась, но гостей встретил сам Беньямин, может быть, Бри уже отправилась спать в столь поздний час. Однако когда Элайн осведомилась у сына хозяина о некой экономке, то получила лишь недоуменный взгляд, что заставило ведьму проглотить горечь. Обстановка в замке почти не изменилась, все располагалось на тех же местах, разве что обои и мебель обновили согласно быстро меняющейся моде, даже новый хозяин замка Матэуш Де Кольбер выглядел прежним, только тени под глазами подчеркивали усталый вид и прибавляли возраста. Что для вампиров года, когда в их распоряжении вечность.
Мужчина занял кабинет отца, расположившись за столом в удобном кресле, держа в руках бокал с густой бордовой жидкостью, облизывающей стеклянные стенки сосуда, когда следом за Беньямином появились гости. Как и полагается, Матэуш поднялся с места, указывая Элайн, Эгону и Зоэ-Моник на свободные кресла, и мгновение просто наблюдал за гостями, усаживающимися напротив. При виде кровавой ведьмы нутро отозвалось тянущей болью, но вампир умело скрыл эмоции за бокалом, сделав щедрый глоток.
– Рад видеть, что все