— Она быстрее заживёт, если ты меня от пуза перестанешь кормить, — буркнул он. — А так живот надувается, глядишь, вот-вот лопнет, швы разойдутся. Фух!
— Ну привет, семейство! — воскликнул Шульгин.
Завидев нас, оба замолкли и разулыбались.
— О, Коля, Максим! — воскликнул Михалыч, приподнимаясь на подушке, усаживаясь повыше. — Ну, наконец-то, спасите меня от пытки едой!
— Ха! Нашёл пытку! — упёрла руки в бока Маришка. — Да я ему всё домашнее, с пылу с жару. С утра на рынок сбегала, продукты купила, наготовила.
Шульгин поставил на тумбочку пакет.
— А это что такое? — насторожился Михалыч, косясь на подношение.
— Мы тебе тоже еды прикупили, — подмигнул Коля. — Думали, может, пригодится. Больничная жрачка — обычно не ахти. А так, считай, кейтеринг.
Пакет был с известным брендом — Шульгин и Олеся раздобывали это сами, я только скинулся.
— И вы туда же… — вздохнул Михалыч.
Мы рассмеялись, разговор пошёл тепло, легко, как бывает со старыми друзьями. Болтали, вспоминали прошедшие дни, потом попрощались. Когда все потекли на выход из палаты, Михалыч попросил меня задержаться.
— Куда вы сейчас? — спросил он.
— Домой, в Новознаменск, — ответил я. — А ты, я смотрю, тут прикипел. Местный теперь?
— Да, да, местный, — закивал Михалыч. — Спасибо тебе, Максим. Хоть на старости лет меня на путь человечий наставил.
— Да я-то что, — пожал я плечами с улыбкой.
— Как — что, — усмехнулся он. — Видно, судьба была: колёса у вас стырить, а потом вы меня нашли. Пришлось вас везти. А как УАЗик горел, помнишь?
— Помню, — хохотнул я.
— Вот даже и не жалко мне той колымаги, — махнул рукой Михалыч. — Теперь у меня другие забавы.
Он широким жестом показал на тумбочку, табуретку и стул, где были расставлены плошки и хитрые пластиковые термо-контейнеры с едой, что принесла Маришка.
— Вот выйду из больнички — и женюсь! — затряс кулаком Михалыч. — Ей-богу, женюсь!
— Ну что ж, дело нужное, — улыбнулся я.
Видно, этим секретом он и хотел со мной поделиться без любопытных ушей. Ну, а я поддержать только рад — главное, чтобы до нужных ушей потом все эти клятвы дошли. Мы тепло попрощались, и я вышел из палаты.
* * *
У больницы нас уже ждала машина. Маришкин брат согласился отвезти нас с Колей в Новознаменск. Мы предлагали деньги, но он не взял, согласился только, чтобы оплатили ему расходы на бензин туда и обратно. На заднем сиденье его легковушки уже лежал Мухтар с белой повязкой. Шульгин решил забрать его с собой — сказал, что он его друг и никуда без него не поедет. Впрочем, я давно догадывался, что пса он не оставит, даже если на родных просторах ещё придётся за это «пополнение в семействе» повоевать.
Он теперь мальчик взрослый.
Будто в подтверждение моих мыслей, Коля нежно обнял Олесю и поцеловал её в губы.
— Ну что, когда увидимся? — легко спросил он, пряча тоску за улыбкой.
— Вот будет у меня отпуск, я обязательно к тебе приеду, — заверила она. Улыбалась, а глаза были грустные, будто они расстаются навсегда.
— Нафиг тебе эта работа, — поморщился Коля. — Увольняйся, поехали с нами.
— Не могу. Это моя родина, все друзья, карьера здесь.
— Ой, карьера! В таком городке — какая может быть карьера?
Я слегка напрягся, но про представителей местной администрации Коля не стал продолжать.
— У каждого своя, — опустила глаза журналистка.
— Ладно, на праздниках заскочу. Приеду сам.
Олеся разом расцвела, будто ждала именно этого. Я даже подумал, если б Коля проявил настойчивость и схватил её за руку, потянул, усадил, а не просто сказал — поехали, она бы согласилась. Но он привык, чтобы за ним бегали, а Олеся не из таких.
Они оба не знали, что будет дальше, выдержит ли их связь расстояние. Решили проверить. Их дело.
Мы сели в машину. Старенькая «Волга», ворча двигателем, повезла нас в сторону родного Новознаменска. Ехали весь вечер, всю ночь. На въезде в город высадили Колю и Мухтара возле их девятиэтажки.
Я доехал до отдела — не терпелось увидеть Оксану. На проходной, за стеклом дежурной части, как всегда, восседал Ляцкий.
— О, Максим! — обрадовался дежурный. — Привет, сто лет тебя не видел. Смотри, как я умею.
Он приложил ложку ко лбу, убрал руки, и та не падала.
— Видал? — подмигнул он. — Может, в экстрасенсы пойти?
— В экстрасексы, — хохотнул я, поправляя Ляцкого. — Экстрасенсов много, а экстрасексов нет.
Родной отдел, подумал я, ничего не меняется, всё как прежде. Я прошёл сразу в кабинет к Оксане. Уже подходя к двери, слышал, как она ругает кого-то: отчитывает подчинённого громко и без компромиссов.
На душе потеплело. «Моя Кобра», — подумал я, — «Узнаю Оксану».
Постучал, раскрыл дверь — картина интересная. Оксана меряет шагами кабинет, возмущается, что-то доказывает, а на стульчике сидит не подчинённый, а сам Мордюков. Пыхтит, утирает лоб платочком. Они что, местами поменялись, пока я ездил?
— А я вам ещё раз говорю, Семён Алексеевич, — возмущалась Оксана, — нет у меня людей, чтобы выставлять на охрану общественного порядка! Возьмите штабных, из внутренней службы, кадровиков, в конце концов. У меня народу не хватает — один на учёбе, один после дежурства, один в отпуске. А Яровой так вообще другому отделу помогает!
— О, Яровой! Вот же он! — обрадовался Морда, завидев меня.
Оксана осеклась, даже вздрогнула. Я не предупреждал, что приеду, хотел сделать сюрприз. Она обернулась, увидела меня, и всё возмущение мигом исчезло с её лица. Сменилось улыбкой, которую она пыталась сдержать при Мордюкове, но не смогла — уголки губ всё равно упрямо поползли вверх, выдавая её состояние.
Я шагнул к ней, она шагнула ко мне, готовая броситься на шею, но в последний момент мы всё-таки оба сдержались. При начальстве только обменялись улыбками, поздоровались.
Морда подскочил, пожал мне руку:
— Ну ты что, Максим! Навел там шороху! Мне уже звонили! Интернеты пестрят событиями из этого Камнегорска. Там у них этот мэр местный оказался подпольным воротилой, теневиком, коррупционером. Представляете?
— Причём тут мэр? — нахмурилась Оксана. — Максим же маньяка ловил.
— Да маньяка