Все это нарастало, и не было смысла сжимать ни зубы, ни кулаки. Перед его лицом висело чье-то куцее пальтишко, и невыразимое немного сплелось с его противным болотным цветом. Витя смотрел и смотрел на это пальто, чуть слышно постанывая. Вдруг завопил звонок – как будто прямо ему в уши, – и что-то выплеснулось из его глаз. Это было больно и хорошо, и сразу же стало легче, словно он скинул тяжеленный рюкзак или спасся от маньяка. Запахло дымом. Смахнув слезы, Витя увидел, что болотное пальтишко горит. Очень ярко, как бензином облитое.
Потом с ним несколько лет не случалось ничего подобного. Как будто приснилось. Или случалось, но не так явно? Иногда люди слушали его чуть внимательнее, чем можно было ожидать. В компаниях прислушивались к его мнению. Учителя никогда не отчитывали его перед классом, никогда не отбривали, не иронизировали, не закатывали тайком глаза. Сначала Вите казалось, что просто школа хорошая. Но подростком он понял, что нет, дело не в школе – дело в нем. Взрослея, он оценил всю иронию происходящего: ему не хотелось ни лидерства, ни этого несправедливого, неестественного уважения. Он и до невыразимого чувствовал себя немного в стороне от других, как точка вне математического множества.
Но еще неприятнее была дурнота, предшествующая вспышке. Чужим пальто все не ограничилось: однажды учительский компьютер в кабинете информатики задымился, как кипящий чайник, в другой раз мамин любимый фикус дорос за ночь чуть ли не до потолка. А однажды, выйдя к доске, Витя посмотрел на кусок мела, и тот сам оказался у него в руке. К счастью, это видела только Катя Багузина. Потом до конца школы она старалась держаться от Вити подальше.
В институте он решил не обращать внимания – просто жить, как живется. Невыразимое вполне можно было игнорировать, как головную боль или нервный тик. Это вроде бы удавалось. Происходящие с ним штуки сделались безобиднее, а к дурноте он притерпелся. Даже научился кое-чему: мог, подбрасывая монетку, всегда заставлять ее становиться на ребро; угадывал, как выглядит незнакомец в соседней комнате; силой мысли уничтожал пыль на полке. Все это очень помогало на педпрактике, а потом на работе: дети обожали такие фокусы. Соглашались слушать про классицизм и романтизм, если он чередовал это с очередным сеансом мутного ясновидения или скромного телекинеза. Странный и нелюдимый Витя стал обаятельным и остроумным Виктором Сергеевичем.
По вечерам он иногда читал блоги. Его завораживали куски чужой жизни, значимые и бестолковые вперемешку, как будто плескаешься в бескрайней библиотеке будущего. Или едешь в метро и читаешь мысли остальных пассажиров. Когда было грустно, читал про магию или колдовство. Не признавался себе зачем, просто скроллил.
Ритуалы, в которых мы просим мир об услуге, о том, чтобы он выгнулся для нас параболой, кошкой, линзой…
Если бы он сам попытался описать невыразимое, выбрал бы похожее: параболой, кошкой, линзой…
Витя добавил ее блог в закладки. Он знал не так уж и много: это девушка, она живет в небольшом городке в глубинке, она искренняя и хорошо пишет. Но еще – она что-то знает о том, что с ним происходит. О колдовстве.
Удивительно, но она совсем не боялась писать о таких вещах: колдовстве, магии, ритуалах. Сам Витя даже думать о них толком пугался, сразу отмахивался даже у себя в голове: так, штуки. Но что-то росло в нем, когда он снова и снова возвращался к этому блогу. Королева Мечей знает что-то, чего не знает он. Пытается рассмотреть человечков на периферии, а он изо всех сил зажмуривает глаза, молясь всем богам, чтобы они исчезли. Она не считает себя ни чудаковатой, ни глупой.
Когда они отмечали очередной приятельский день рождения, Витя, с завязанными черным шарфом глазами, рассказывал, какой предмет держит в руках каждый человек в комнате. Он вдруг представил, что ему пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, а он все так же показывает фокусы не особенно близким товарищам – может быть, даже этой же самой компании, которая станет ему привычнее, но не ближе. И они так и не узнают про невыразимое, про муть, про штуки. Ну да, про колдовство. Вспомнил рассказ о карточных партнерах, играющих друг с другом годами, но при этом остающихся практически незнакомцами.
В голове как будто зажглась электрическая лампочка: он найдет тех, кто не боится всерьез назвать колдовство колдовством. Он поедет к этой Королеве Мечей, кем бы она ни была, расспросит ее о том, что она знает и умеет, покажет, что умеет сам. Разыщет еще кого-нибудь такого же – и больше не будет один.
Есть же в этом городе Н. школы?