«Я никогда этого не сделаю. Никогда. — Он нащупал припрятанный за пазухой нож и крепко сжал рукоять. — Я убью Сирила. Пусть это невозможно, все равно убью. Уничтожу, как слизняка, как мокрицу».
— Итак, вы пришли.
Площадка возле источника была совершенно безлюдна, если не считать одинокой фигуры возлежащей на ступенях.
Кельман втянул ноздрями воздух, и голова его закружилась. Здесь было влажно. Казалось, крошечные, невидимые капельки воды рассеяны повсюду, и стоит лишь сложить ладони ковшиком, немного подождать — и волшебная жидкость дождем прольется в руки.
— Господи, помоги мне, помоги мне, Господи.
Сухой, непослушный язык с трудом ворочался во рту, каждое движение причиняло страдания. Только глоток, только самый маленький глоточек. Силуэт стоящей рядом жены расплылся, распался на отдельные фрагменты. В нем больше не было ничего человеческого — просто набор линий, изгибов, выпуклостей и впадин.
— Я жду, — голос Сирила подстегнул, взбодрил, в нем чувствовался звон ручья, а значит — спасение.
— Что с тобой? Тебе плохо? — спросила Арина, но Кельман услышал лишь какое-то невнятное скрежетание.
Он вскинул руку с ножом и несколько раз ударил жену — в грудь, в живот, в горло. Она закричала, и в этом крике было больше недоумения и обиды, чем боли.
Вокруг Кельмана пылала пустота. Он был один среди языков пламени, среди дышащих жаром печей и труб. Искрящаяся, волшебная влага была здесь, рядом, надо было лишь пробиться к ней сквозь что-то чужое, ненужное, мешающее. Когда Арина упала на землю, перед ним открылся светящийся коридор, в конце которого его ждал источник. Опустившись на колени, Кельман благоговейно коснулся синей холодной поверхности. Он пил и чувствовал, как меняется вкус воды, как она становится все более пресной, как уходит из нее особая, колдовская свежесть.
— Ну, хватит уже, — недовольно сказал Сирил, хлопнув его по плечу. — А то лопнешь.
Кельман поднялся, сделал несколько шагов и замер. Перед ним, на мокрой от крови каменной плитке, лежала Арина. Она была еще жива и легкие, почти неощутимые мысли кружились в ее голове. Но Кельман увидел другое — прозрачную жемчужную пленку-кокон, охватывающую все ее худое, нескладное тело. Кокон покрывали хитрые письмена и рисунки.
— Наставница, — прошептал Кельман непослушными губами. — Ее дар был — учить детей.
Он беспомощно огляделся и заметил, что такое же перламутровое сияние окружает и его самого, и пробегавшего невдалеке мальчишку.
— Читающий по звездам…
Кельман не мог как следует рассмотреть знаки у себя на груди, но знал, что они один в один совпадают со сложной вязью зигзагов и дуг на коконе Сирила.
— А ты… А мы… — Кельман вдруг заметил, что длинноносый смотрит на него с дружеским, почти родственным пониманием и сочувствием.
Его глаза больше не казались стеклянными, они были живыми, ясными, излучали тепло и свет.
— Пойдем, брат. Пора. Дор-Сур успокоился и нам здесь больше нечего делать, — сказал он, указывая на притихший вулкан.
— Но куда?
Сирил пожал плечами.
— К Хохочущему водопаду. Или к устью Кар-реки. Вдвоем нам под силу многое.
Сергей БОРИСОВ
ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА
— Как тебя угораздило? — спросила Маруся.
Виктор вытер платком повлажневший лоб.
— Я, я не хотел, я нечаянно…
— Где бумага? — оборвал этот жалкий лепет Кошельков.
Травников на негнущихся ногах направился к столу. Выдвинул ящик, достал увесистый том. Книга открылась там, где притаился сложенный вчетверо листок.
— Зачем же ты меня позвал? — хмуро поинтересовалась Маруся. — Авось обошлось бы… Теперь деваться некуда.
— Для гарантии, — плаксиво проговорил Виктор. — Думал, Сухневу заподозрят или Кулика. А что было делать? Из-за монет фальшивых на нож идти? На пулю? Я ж не знал, что все так обернется.
— Кто же тебя, такого симпатичного, на перо посадить захотел? — Кошельков помахал в воздухе листком. — Лисов? Да? Этот может, серьезный мужчина.
С Виктором Травниковым Маруся Фроленкова познакомилась в университете. Сразу не разобралась, что за человек, потому ухаживаний не отвергла. Дело шло к свадьбе, потом как-то затормозилось. А когда дошло до определения постинститутского пути, намечавшийся холодок стал совершенно явственным, сменившись студеным ветром. Они еще встречались от случая к случаю, и всякий раз Виктор спрашивал:
— Зачем в прокуратуру пошла? Ведь собачья работа!
Сам он после университета подался в услужение к господину Лисову, адвокату, репутация которого периодически страдала из-за обвинений в связях с криминальным миром города. В прокуратуре его фирму называли «Лисов и братки» или «Лисьей норой», к ее сотрудникам относились с презрением, но в профессионализме не отказывали.
— Достойные противники! — говорил Павел Федорович Кошельков, и следователь Фроленкова была полностью согласна с коллегой.
Раз за разом Виктор защищал интересы братков с золотыми цепями на бычьих шеях, отдыхал на Лазурном берегу и на людях кручинился о расставании с Марусей, что не мешало ему не пропускать ни одной юбки. Об этом Марусе в подробностях поведала их однокурсница, с которой они мило посидели пару часов в баре. В это Маруся поверила сразу. Виктор был жадным человеком, а жадный человек слаб и склонен к самообману. Маруся не могла представить рядом с собой алчного и безвольного человека. А вот за Кошельковым наверняка как за каменной стеной.
— Виктор звонил, — как-то вечером сказала мама. Теперь Маруся и Виктор не встречались вовсе, а его звонки не вызывали ничего, кроме раздражения. — Очень просил позвонить.
— Хорошо, — вздохнула Маруся.
Виктор снял трубку тут же.
— Понимаешь, завелась паршивая овца, а Лисов хочет все стадо под нож пустить.
История была рядовой. Из конторы исчез важный документ, и теперь никто не поручится за благополучный исход одного прибыльного дельца.
— Ладно, приеду. Хотя Лисов твой — негодяй и скотина!
— Что случилось? — спросил ее Кошельков.
Она рассказала в двух словах.
— Я с тобой съезжу, — подумав, сказал Павел Федорович.
Оно и к лучшему. Мужчина рядом заставит Викго-ра держать дистанцию, впрочем, вряд ли он сейчас будет заниматься такими глупостями, как реанимация приказавшей долго жить влюбленности.
Через сорок минут они входили в контору «Лисов и братья». Самого Лисова не было, а братьев у него не было в принципе, однако хозяин распорядился оказывать следователям всяческое содействие в пределах разумного. Минувшим вечером он наставлял Травникова:
— Чтобы из этих стен ни звука не ушло!
— Я ее сто лет знаю, — божился Виктор.
Появление Кошелькова оказалось неприятным сюрпризом, но Маруся заявила: они работают в паре или уходят — вдвоем. На Виктора было больно смотреть, однако пришлось согласиться.