— Идем же, Жан, — улыбается Авелина, и он идет следом за ней.
Остался один год до их свадьбы. Двенадцать счастливых лет до ее смерти. И целая жизнь до того дня, когда Этьен задаст вопрос.
Этьен Тойль стоял у окна своего кабинета, расположенного на тридцать восьмом этаже ведомственного здания. Было пять часов пополудни, и окно Этьена в западной стене подвергалось обычному в это время дня световому штурму. Сквозь опущенные жалюзи пробивалось солнце, оно использовало каждую щелочку в металлической занавеске, каждый промежуток между тонкими полосками, чтобы просунуть свои лучи, ослепить, облить своим горячим светом все, что в пределах его досягаемости. Казалось, за окном целый океан света, который так и норовит пролиться в комнату, просочиться сквозь неплотно подогнанные металлические полосы.
Этьен вспоминал, как точно так же мальчишкой он щурился на закат, стоя на пригорке в яблоневом саду дяди Жана. Это было так давно — когда старик Ростон еще был совсем не старым, а сам Этьен — юн годами и душой и полон надежд. Он очень любил бродить в саду и мечтать о будущем, и еще, расположившись в тени деревьев, пить прохладный сидр. Жаль, ему не так часто доводилось бывать у Ростона — старик жил в Оверне, а родители Этьена — в Нанте.
Этьен повернулся спиной к окну, окунул взор в приятную полутьму кабинета и заметил Николя, который тихо вошел, пока Этьен созерцал пылающий за окном золотой костер.
— Выпьем чаю? — предложил хозяин кабинета.
— Лучше кофе, — отозвался д’Орви, поставив на стол Этьена свою чашку, почерневшую изнутри от кофейного налета.
— В наши годы пить много кофе вредно, — наставительно произнес Этьен. — Все-таки мы с тобой уже не мальчики.
— Верно. Но мне хочется кофе. Знаешь, мы вряд ли будем такими, как твой дядя, нам дай бог одну жизнь прожить в свое удовольствие.
— Дядя. Что мы знаем о том, как он живет? — сказал Этьен, разливая по чашкам кипяток и открывая пакетик с кофейным порошком.
— А ты его никогда не расспрашивал об этом? — поинтересовался д’Орви.
— Расспрашивал, но он отвечает неохотно. Он вообще почти не разговаривает последние годы, наверное, живет только джампингом. Мы — живые люди в его прошлом, а здесь мы лишь тени, потому он не любит говорить с нами.
— Тени из будущего, звучит-то как, а? — усмехнулся Николя, прихлебывая горячий кофе.
— А ты представь себя на его месте. Он просто ждет следующего погружения, следующего раза, когда снова окажется молодым и здоровым, когда будет жить полной жизнью. А здесь, в наше время, он не живет, он просто существует. Разве тебе хотелось бы такой жизни?
— Конечно, нет. Когда я буду таким же старым, как он, и если у меня не обнаружится способность к джампингу, я выберу эвтаназию.
Этьен помолчал.
— А я не уверен, что буду заниматься джампингом, даже если у меня будет к этому способность.
— Как это? — удивился д’Орви.
— Понимаешь, — Этьен принялся большим пальцем разглаживать складки кожи на лбу. — Что такое на самом деле джампинг? Это повторение того, что было. Как кино. Ты участвуешь в этом, но не можешь повлиять на происходящее. И когда это повторяется трижды, четырежды, десять раз, ты устаешь от этого. Джампинг — это, фактически, бессмертие. Но даже бессмертие может надоесть. И дядя, мне кажется, устал. Во всяком случае, последний раз он долго размышлял, прежде чем согласиться.
Д’Орви в задумчивости вращал в руках пустую чашку.
— Я все-таки не понимаю, как это происходит? Как человек попадает в прошлое?
— Слушай, — Этьен взял лекторский тон. — Согласно Лювилю, время подобно клубку ниток, оно разматывается, оставляя след — астральный отпечаток событий. Физическое тело невозможно переместить во времени, но астральное тело — человеческий разум, — способно к перемещению в пределах своего вместилища — человеческого тела. Таким образом, — человек, способный высвободить темпоральную энергию с помощью машины Лювиля, может переместиться в прошлое, в свое тело, пока оно существует во времени, то есть вплоть до дня своего рождения. При этом он сохраняет все накопленные знания. Но изменить что-либо в прошлом он не может — человеку это не под силу, сама структура мироздания препятствует этому.
— Получается, что он существует в своем теле как посторонний наблюдатель и делает только то, что сделал однажды?
— Вроде того. Но определенную свободу он все же имеет. Читая газету, ты можешь прочесть одну заметку и через полчаса забыть, о чем она, а можешь прочесть другую и запомнить ее содержимое на всю жизнь. Таким образом и добывается информация из прошлого, которую невозможно достать из текущего информационного поля. Сведения, которых нет в архивах, которые не зафиксированы ни на одном носителе информации и не запечатлелись в памяти ни одного из ныне живущих людей, могут быть получены тайм-джамперами. Если джампер переместится в момент, когда интересующая нас информация доступна, и если он сумеет получить ее, заменив ею какую-либо несущественную информацию…
— И это единственная возможность использовать джамперов?
— Получается, что так. Изменить прошлое никому не под силу, это пытались сделать много раз, и безуспешно. И это хорошо, представь, какой хаос воцарится в мире, если каждый возьмется крутить время в свою сторону.
— Не могу представить, — улыбнулся Николя. — Скажи, а почему джампер каждый раз проживает всю жизнь целиком? Разве нельзя вернуть его обратно сразу после того, как он получит необходимую информацию?
— Каким образом? — пожал плечами Этьен. — Машина Лювиля дает импульс, посылая разум джампера в прошлое, но сама она остается в нашем времени. Для того чтобы уйти и вернуться без помощи машины, нужно уметь самостоятельно преодолевать темпоральный барьер. Не знаю даже, возможно ли это в принципе.
— А много в мире джамперов? Я слышал, что такой дар — большая редкость.
— Это верно. Не знаю, сколько джамперов в других государствах, у нас в стране только один.
— Но раньше их было больше. Они умирают?
— Да, конечно. Первый джампер, Ноэль Джойс, на котором Лювиль собственно и отработал свою теорию, умер прямо во время джампинга.
— Как это?
— Ему задали десять вопросов подряд — тогда ведь еще не знали обо всех свойствах джампинга, — и он ответил на девять, а на десятом просто уснул.
— Как уснул?