— Впервые рыжий цвет, мешавший в оперработе, пригодился. Но мне, ребята, готовят взыскание.
— За что? — удивились мы дружно.
— Формулировка примерно такая: «За дискредитацию офицерского звания майором Леденцовым, который загримировался и выдал себя за проститутку».
Мы посмеялись. Здесь, в прокуратуре, подальше от крупного своего начальства, ребята отдыхали. Молодой оперативник сиял, поскольку сидел на равных с майором Леденцовым. И хотя Чадовичу наливали по половинке, его щеки порозовели.
— Выпьем соку за искоренение преступности, — предложил Леденцов.
— За это надо пить очень долго и много, — поддержал я.
— И все равно не искоренишь, — заметил Оладько.
— Силовые органы бессильны, — сказал Чадович, испытавший их бессилье на себе.
— Политики виноваты, — веско и правильно вставил молодой оперативник.
Теперь уже все порозовели, потому что сок розовый. Разговор перестал быть четким, и его, как помехи радиоэфир, стали засорять шуточки, смешки и приколы. Я счел необходимым глянуть на проблему глубже и как бы развить замечание молодого оперативника:
— Ребята, я пришел к выводу, что нашему народу законность не нужна. Молодежь милицию терпеть не может. Прокуратуру, по-моему, сживают. Сколько Генеральных прокуроров сняли или посадили? Теперь отобрали право на арест. А чем судья лучше прокурора? Оба независимы…
Меня прервал Оладько необычным способом: достал из своей сумки вторую бутылку розового сока и новую палку колбасы. Я сделал по второму стакану кофе. То и другое мы единодушно выпили за здоровье Чадовича — он тоже выпил. После этого молодой оперативник нам сообщил:
— В преступности виновато подсознание.
— А может, сознания маловато? — усомнился я.
— Много беспринципных людей, — решил Леденцов.
— Потому что принципов мало, — подсказал Оладько.
— Как это «мало»? — не понял Чадович.
— На всех не хватает, — объяснил я.
У нас пропала синхронность. Один пил сок, второй тянул кофе, третий ел колбасу, четвертый курил, пятый ничего не делал. Мы слегка осоловели и как-то огрузли, поэтому настал момент криминальных баек. Начал Леденцов:
— Секретарша просит в канцелярию, мне кто-то звонит. Дайте, говорю, мой кабинетный номер. А она с ухмылочкой: «По очень важному делу, насчет спермы». Ну, я побежал, схватил трубку, потому что какая сперма? А трубка сообщает: «Я звоню с Перми».
— Беседую вчера с директором кладбища, — поделился Оладько. — Жалуется: земли мало, покойников много… Говорю, я помру, и местечка не будет? Ну, для вас-то мы найдем. Дело, значит, только за мной.
— Кое-что о понимании законов, — не отстал от старших и молодой оперативник. — Соседский пацан хреново учится. Я и говорю ему: «Смотри, из школы выпрут». — «Не выпрут, не тридцать седьмой год».
Мы с Чадовичем дорассказать по байке не успели, потому что в дверь поскребли. Человек задел или уборщица скребнула шваброй — дверь выходит прямо в коридор. Но она приоткрылась и впустила — нет, полувпустила — девушку бледную и какую-то пришибленную. Впрочем, гнуть ее к земле могла огромная дорожная сумка, висевшая на плече. Волосы не прибраны, глаза равнодушные…
Самоходчикова!
— На допрос вы приглашены завтра, — сказал я.
— Не на допрос…
— А что?
— Я хочу зарегистрировать брак с гражданином Бязиным.
— Самоходчикова, он же получит пожизненный срок…
— Я знаю. А в одну с ним камеру можно?
Мы все переглянулись: каждый друг с другом. Потом все уставились на нее и долго смотрели молча. Не знаю, как ребята, но я стал грешить на сок — забродил во мне. Или ослышался, впрочем, как и оперативники, — иначе не стали бы переглядываться.
— Тамара Ивановна, вы хотите сказать, что готовы сесть с Шампуром на пожизненный срок?
— Да, готова.
— Приходите завтра в то время, которое указано в повестке.
Она вышла тяжело, словно ее выволокла сумка. Наверняка с бельем и продуктами, заготовленными на пожизненный срок.
— Не свихнулась ли она? — первым пришел в себя молодой оперативник.
— Да, явный заскок, — согласился Леденцов.
— Натуральная дурь, — уточнил Оладько.
— Вдруг не дурь, а любовь? — тихо предположил Чадович.
— Это одно и тоже, — заверил я.
Влад РУСАНОВ
ЯЙЦО ГРИФОНА
«Грифон — звероптица зело свирепая, в неприступных горах обитающая, яйцо коей ежели храбрец иной, опасности многия презрев, добудет — мудрость великую обретет…»
Анналы Вальонской Школы.
Книга 3 «О тварях чудных»
Ир-Кат хохотал так, что побагровели неровные росчерки шрамов на скулах. Ударял ладонями по грязной вонючей кошме, на которой сидел, запрокидывал голову, смахивая набежавшие слезы. Звуки его голоса плыли в прокопченном, тяжелом воздухе харчевни, вынуждая замолкнуть навязчивые варганы торговцев сыром. Наконец охотник, расправив длинным ногтем мизинца вислые усы, проговорил:
— Переведи им. Чтобы увидеть яйца грифона, они должны прийти к логову самца, а не самки. Грифоны рождают живых детенышей…
Чужаки непонимающе переглядывались, моргая круглыми светлыми глазами на неестественно бледных, по сравнению с бронзовым загаром горцев, лицах. Младший залопотал что-то, обращаясь к Ар-Куму, и полез было за пояс, но подобная медвежьей лапе ладонь второго остановила его руку.
— Ты глупец, Ир-Кат, — с трудом скрывая раздражение проговорил толмач. — Нам-то что задело до яиц или детенышей? Нам платят. Ты понимаешь? Платят…
— Ай-цог! — прищелкнул языком охотник. — Ты не кхампа, АрКум. Думаешь только о выгоде.
— Это ты не кхампа, Ир-Кат, — ощерился Ар-Кум. — Меня не изгоняли из рода и я ношу еще на щеках священные знаки!
Кончиками пальцев он благоговейно коснулся полосок татуировок на щеках.
Младший низинник снова заговорил, стряхнув недовольным жестом руку старшего. Вытащил из-за пояса кошель и вытряхнул на ячью шкуру, заменявшую стол, пять круглых мягко переливающихся камешков.
— Ты понимаешь, что это? — отбросив весь гонор, сбиваясь, зачастил Ар-Кум. — Это жемчуг… Жемчуг! Говорят, его добывают со дна моря! Мне — три, две — тебе…
— Море — выдумка, — отмахнулся Ир-Кат, но уже без былой убежденности. — Кто из людей его видел?
— А тебе его и не предлагают… А жемчуг — вот. Протяни только руку…
— Нехорошо. Предками не заповедано. Почему ты думаешь, что это не злой дух принял облик плоскоземца?
— Ай-цог! Предки много чего не заповедали. Разве сам ты не потерпел от глупости старейшин? За каждую жемчужину ты возьмешь пять, да что там пять, семь яков. Ты будешь богачом. Вернешься в род, женишься…
— Я срезал знаки рода, — судорожно выдохнул Ир-Кат, сужая и без того едва заметные щелочки глаз. Пальцы его побелели на рукоятке кхукри.
— Ну не хочешь — не возвращайся, — голос Ар-Кума стал почти умоляющим. — Согласись провести их. Ты же