Зная, что это так, мне, наверное, будет чуточку легче уйти и забыть его…
– Ты прав, – выдыхаю я, поднимаясь на ноги и отворачиваясь от него.
Наша история завершена.
Поставлена точка, без возможности исправить ее на запятую.
Когда я делаю несколько незначительных шагов от него, моих ушей касается родной голос, который звучит так чуждо, холодно… так, как я заслужила:
– Получается, ты просто шлюха, продающая себя за деньги?
Тонкая игла для инъекций с отравляющим препаратом протыкает вену и замораживает главный орган, который больше не хочет проявлять привычную активность, испытывая исключительно болезненные ощущения.
– Получается, что так, – тихо подтверждаю я, не оборачиваясь, делая все возможное, чтобы не дать волю слезам, чтобы продолжать идти вперед, отталкивая себя как можно дальше от него, от его разочарования.
Но он не собирается так просто меня отпускать – резко хватает меня за запястье, и из моей ладони едва не выпадает его последний подарок.
Его сильная рука сжимает до боли, а взгляд вонзается в меня злобой, хлещущей прямо из глаз.
– Ты, блять, серьезно думаешь, что я позволю тебе вот так просто уйти после всего этого? – рычит он.
Я вскидываю брови, пытаюсь усмехнуться, хотя внутри все рыдает.
– А ты и правда думаешь, что я буду пытаться исправить или сохранить бесполезное дерьмо, которое не нуждается в этом? За такую ничтожную пародию на отношения, в которых нет ни истины, ни чувств… Это конец, Теодор. Здесь не будет счастливого финала. Я наигралась досыта, и ты, судя по твоим нынешним взаимодействиям с твоей любимой библиотекаршей, – тоже. Поздравляю, ты хотел ее – ты ее получил.
– Я хотел тебя, идиотка.
Именно в этот момент произошла третья трещина. Невидимые пальцы с жестокостью обхватили все еще бьющийся кусок сердца и сжали его до посинения.
– …но ты, блять, решила поиграть.
Его признание опаляет сильнее любых упреков.
– Упс, Тео, так бывает, – признаю я, слегка улыбаясь. – К сожалению или счастью… деньги в этом мире решают все: начиная со здоровья, заканчивая любовью. Тот, кто смог предложить больше, стал тем, кому я дарю свои чувства и всю себя. А ты… всего лишь мелкая размена.
Я не знаю, откуда берутся силы не разрыдаться прямо здесь и сейчас, не рухнуть у его ног из-за того, что больше не могу стоять ровно.
Он нервно облизывает губы, его взгляд скользит по моему лицу, затем куда-то за спину. Он не встречается со мной глазами, лишь копается в кармане.
– Деньги, да?! – взрывается он, громко, с болезненной яростью. – Ты трахаешься за деньги, Скарлетт? – снова повторяет он, вбивая осознание глубоко в мою мертвую грудь. – Это тебя привлекает? Это все, да?
В его руках появляются сомкнутые зеленые бумажки. Он выдирает их из кармана и с ненавистью размахивает передо мной, а потом – кидает мне в лицо. Зелень красиво и беззвучно летит мимо, кружась в потоке ветра, оседая на темном песке – безжизненные, никому не нужные. Мне не нужные…
Лучше бы ты ударил меня.
Лучше бы никогда не знал меня.
Лучше бы я исчезла навсегда… умерла…
И вместо слез, вместо крика слышится только глухой вой разбитого сердца, которое теперь разбросано кусочками вместе с этими никчемными деньгами, с этим мертвым ветром.
Я не отрываю взгляда от его взбешенного лица, не позволяю себе ничего лишнего. Я жду. Жду, когда он выдаст следующую порцию болезненных криков. Ведь знаю, что я – худшее, кем он когда-либо мог дышать…
– Что ты молчишь, Скарлетт?! – восклицает он до неузнаваемости возмущенным голосом. – Тебе нечего сказать на это? Потому что это, блять, правда!
Его рука снова тянется к карману, и на его ладони появляется маленькая фиолетовая коробочка.
Он открывает ее.
Внутри ключ.
Его взгляд тяжелый, и если я думала, что уже умерла внутри, то он доказывает обратное – и убивает меня снова и снова.
– Это, – он чуть кивает и сдержанно, почти обреченно произносит: – могло бы стать нашим будущим. Но его нет…
Он достает ключ и резким движением размаха бросает в сторону. Блеск металла гаснет и исчезает на песке.
– …ты проебала его с моим лучшим другом, мышь.
Правда. Его правда. Он видел. Он знал. Он чувствовал. Все. Каждую ноту боли.
Я пытаюсь вдохнуть, но вместо воздуха в легкие проникает лишь угарный газ.
– Мог бы жить там с Фелицией, – безразлично бросаю я ему, пожав плечами.
– Пошла ты, Скарлетт Скай! – выплевывает он, стоя передо мной в позе, не оставляющей сомнений в его словах. – Какой нужно быть идиоткой, чтобы думать, что такая низкосортная внешность в симбиозе с не менее дерьмовым характером хоть чего-то стоит?! – произносит он, оставляя все попытки казаться спокойным.
Я знаю – это ложь, защитная реакция – маска, надетая, чтобы защитить себя от моего предательства.
Мне бы закричать, мне бы оправдаться словами, но я не могу выдавить ни звука.
– Ты, блять, все испортила!
Его глаза наливаются кровью, а мои – ожидают скоротечный наплыв соленого яда, который я не позволяю себя проявить.
– Ненавижу тебя, Теодор Каттанео, – шумно дышу я, проглатывая каждую букву, чтобы в этих словах звучало все отрицательное, стиснувшееся в тугой ком. – С того самого дня, как ты появился на моем пути, – вырывается у меня вместо жалкой правды, которая жестко перетянута эластичным бинтом в кровоточащей груди.
Не позволю вырваться ей.
Пусть шлет меня. Пусть рвет на части. Все, что угодно – лишь бы не увидел истины в моих глазах. Я выстою. Я справлюсь.
– А-а-а, мышь, теперь это, знаешь, взаимно, – злорадно усмехается он, бросая мне в лицо то самое прозвище, которое уже успело стать для меня особенным.
– Надеюсь, эта взаимная ненависть не приведет тебя к петле, – жгучая кислота вылетает из моего рта, отравляя его целиком и полностью. – Верю, что мое самое главное желание скоро исполнится, и ты будешь гнить от боли, живя в своем теле. Я не желаю тебе ничего хорошего, Теодор. Я хочу, чтобы ты страдал.
– Заткнись, – рычит он, стискивая зубы.
– Ой, а что такое, не понравилось? – с наигранной невинностью спрашиваю я, прикрывая губы ладонью, изображая притворный смех. – Так бывает, бурундучок. Правило, которое ты должен был понять еще давно, но ты слишком глуп, чтобы это сделать. Я наигралась с тобой и буду