– Ты ведь… не имеешь к этому никакого отношения, да? – моргаю несколько раз, пытаясь вынырнуть из оцепенения.
– Если ты скажешь, о чем речь, – спокойно отвечает он, – то и смогу ответить.
Я делаю шаг вперед, оборачиваюсь и поднимаю на него взгляд.
– Мне нашли донора… живого, – обрывисто произношу я, сбиваясь. – Живого донора, Тео. Для меня.
Его лицо остается серьезным на долю секунды, а потом губы растягиваются в успокаивающую улыбку – но она не находит во мне отклика.
Да, я мечтала об этом годами. Да, я устала от машины, что работает вместо моего органа. Да, я должна быть счастлива этой новости. Но что-то внутри уверенно отвергает любую радость. Выкручивает в стресс каждый орган, заставляя меня нервничать еще сильнее.
Что-то не так…
– Это ведь прекрасно, Скай. – Он подходит ближе и поддевает пальцами мой подбородок. – Или нет?
– Они хотят, чтобы я приехала сегодня. Прямо сейчас.
Это бред. Это нереально. Такого не может быть.
Тео на секунду закрывает глаза, сглатывает, будто переваривает услышанное, а потом открывает глаза, выстреливая в меня уверенностью, но уже без приставки «само» – уверенностью, что я справлюсь.
– Тео…
– Мышь, все будет хорошо. Слышишь меня? – Он кладет руки на мои щеки и уговаривает смотреть на него. – Ты не одна. Ты никогда не будешь проживать это в одиночестве. Я с тобой. Сейчас. Сегодня. Завтра. Всегда. Мы справимся.
– Я не смогу, Тео…
– Пока ты не можешь – смогу я. Помнишь?
Его руки опускаются к моей пояснице, и он крепко прижимает меня к себе. Теплый поцелуй в макушку, вдох, полный запаха моих волос, и тихое, но твердое:
– А пока могу я – можем МЫ.
Я не помню дороги. Все слилось в один длинный, глухой коридор из фар, блеклых огней и мыслей, которые цепляются друг за друга. Тео держит меня за руку, не отпуская ни на секунду. Но меня все еще выворачивает от странных ощущений – что это нереально, невозможно.
Центр встречает резким, металлическим запахом стерильности. Белые стены, ровный гул вентиляции, голоса персонала. Я не иду – ноги делают это сами.
В приемной трансплантологии нас просят подождать. Хлопает дверь, и я вижу…
Ее.
Теперь все становится понятно. Предельно. Досконально.
Хочу встать, но чувствую руку Тео на своем бедре, его нежные поглаживания, которые удерживают меня от взрыва.
Женщина в медицинском халате, но не медсестра. Лицо, которое я не хочу видеть. Глаза, в которые не хочу смотреть. Ее решение, которое я все еще не могу понять.
– Скарлетт… милая. – Она подходит ближе, но я качаю головой, давая ей прямое наставление, что этого делать не стоит. – Почему ты молчала?
– А вы? – спрашиваю я, не сдвигаясь с места.
– Я ведь могла тебе помочь еще раньше, – игнорирует мой вопрос.
Мир дергается, как пленка, которую продырявили ножом. Я чувствую, как что-то в груди сжимается в твердый ком – не злость, а усталое, тяжелое «нет».
– Ты хочешь уйти? – шепчет Тео, крепче сжимая мою ладонь.
– Мне нужен бланк отказа, – говорю ровно, не разрывая зрительного контакта с женщиной, которую хочу понять, но пока что не могу.
Сажусь за стол. Ручка ложится в руку, строчки сами складываются:
Я отказываюсь от проведения операции…
Ставлю подпись. Внутри так тихо.
Ухожу – не хочу… Моя жизнь – не ее жертва.
– Скарлетт… пожалуйста, не будь глупой. Я твоя мама. Я люблю тебя. Я могу тебе помочь. Не отказывайся.
Не будь глупой. Я твоя мама. Я люблю тебя.
Только что она сорвала чеку моего терпения. Делаю глубокий вдох и размеренно выдыхаю. Поворачиваюсь к ней и растягиваю губы в улыбке. Подхожу ближе, смотрю в ее глаза, но все еще не понимаю.
– Глупой? – издевательски переспрашиваю я. – Как это… мило.
– Я не это хотела сказать, – говорит она, опуская взгляд в пол.
– О, нет, вы сказали именно то, что хотели… Хотите я тоже скажу? Хотите меня услышать?
Делаю еще один шаг к ней.
– Мама… Я никогда не смогу обратиться к вам так. Не потому, что я сильно обижена, а потому что вы не заслуживаете слышать это от меня. Мама – человек, который любит своего ребенка потому, что он просто есть. У вас меня не было. Любовь? – резко вскидываю глаза. – Любовь – это кормить ребенка, лечить, обнимать, держать за руку и быть рядом. Вы были рядом? Нет, вы выбрали не меня.
– Скарлетт, я же тебе объясняла…
– Но я ведь глупая, – смеюсь я, – понимание вас еще не дошло до меня.
Тишина. Я не могу перестать смотреть на нее. А она снова опускает взгляд, избегая моего.
– Знаете, что мне интересно… – начинаю я, решив уточнить одну информацию, которая совершенно не укладывается на полочках в моем мозге. – Вы сказали, что бросили меня, потому что не было другого выхода. Но… при этом брали опеку над другими детьми. Что-то не сходится, вам так не кажется?
– Скарлетт… – говорит она, сглатывая, а потом поднимает глаза и четко отвечает на мой вопрос: – Адам хотел поддерживать образ порядочной семьи, занимался благотворительностью… Ради развития бизнеса, ради сделок.
– Дети – это не бизнес, миссис Болдуин.
– Скарлетт… – приглушенно говорит она. – Позволь мне помочь тебе.
– Мне не нужно от вас ничего. Не хочу, чтобы мое спасение стало вашим искуплением. Если вы хотите вернуть прошлое – оно умерло тогда, когда вы закрыли за собой дверь, – спокойно произношу я, позволяя себе держать резкость на поводке. – Но все-таки я хочу сказать вам спасибо за один подарок…
Она недоуменно сводит брови.
– Спасибо, что не сделали аборт двадцать семь лет назад.
Она вздыхает, будто из нее вышел весь воздух. Несколько секунд стоит неподвижно, потом разворачивается и идет к выходу, не оглядываясь.
А мне, внезапно, становится так спокойно.
Я не жалею. Я не хочу. Я не могу. Возможно, было бы правильным простить ее и отпустить. Принять ее помощь. Но… пока что я не могу… пока что я не понимаю.
Не смотрю на Тео, но обращаюсь к нему:
– Помнишь, ты обещал, что будешь держать меня за руку, пока я чувствую? Подержишь еще немного? Пожалуйста…
Его рука скользит по моему плечу, опускается и крепко обхватывает мою ладонь, переплетая наши пальцы.
– Клянусь, мышь.
И он держал…
Каждый день. Каждую минуту. Каждую секунду.
Держал, когда я была на гемодиализе.
Держал, когда мне дали третий шанс.
Держал, когда провожал меня