ТАКСИДЕРМИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ БОЛЬШОГО ТОМА
ЧУЧЕЛА И ТРОФЕЙНЫЕ ГОЛОВЫ
ДУБЛЕНИЕ ШКУР И КОЖ
ИЗДЕЛИЯ ИЗ МЕХА, ШКУР И КОЖИ
ЛУЧШИЙ МАСТЕР В ВОСТОЧНОМ ТЕХАСЕ
– Таксидермическая мастерская, – вслух прочитала я. – Это…
– Мертвые животные. Чучела. – Такер со злостью выплевывал каждое слово. – Стеклянные глаза. Тела, набитые опилками.
Он показал на собаку. Она лежала перед мастерской, лапами скребя по земле. Приглядевшись, я поняла, что животное пытается подняться. Для собаки это был трудоемкий процесс, увенчавшийся успехом лишь после нескольких попыток. Когда она наконец-то встала на все четыре лапы, я увидела, что все в ней отвислое – челюсть, уши, живот. Она поплелась к двери и пропихнулась в мастерскую – как будто сквозь деревянную панель прошла.
На мгновение я подумала, что у меня от жары помутился рассудок. Потом заметила в двери окошко для собак. Заслонка все еще раскачивалась, поблескивая на свету.
– Пора, – сказал Такер.
Он завел мотор, и мы поехали прочь от мастерской.
Вечером мы с ним вместе остановились на тротуаре перед таксидермической мастерской Большого Тома. Рабочий день был окончен, свет внутри не горел. Дул сильный ветер, на город опускалась ночная мгла. У крайнего магазина тускло мерцал уличный фонарь. Зной сменила благословенная прохлада. Неподалеку от нас высился величавый трехпалый цереус. В обхвате он был толще, чем я. С того места, где я стояла, мне казалось, кактус держит на своем плече луну.
Такер прихватил с собой из пикапа канистру с горючим.
– Эта мастерская – зло, – сказал он. – Ты ведь это понимаешь, да?
– Да.
– Бесцельное убийство. Убийство ради украшения.
– У-гу.
– Давай, Кори.
Брат показал на собачье окошко. Я опустилась на колени и рукой толкнула внутрь резиновую шторку. Петли, на которых она висела, пронзительно заскрипели. Я заглянула в темноту маленького магазина. Потом с надеждой во взоре посмотрела снизу вверх на Такера. Спросила:
– Мы освободим ту собаку? Как лошадей?
– Мы сделаем кое-что получше, – ответил он.
Я стала пролезать в собачье окошко. Резиновая шторка шлепнула меня по заднице. В нос ударил неприятный запах. Помещение было обильно забрызгано освежителем воздуха, маскировавшим какой-то другой тошнотворный дух. В темноте я различала лишь контуры каких-то предметов: прямоугольник (возможно, это был стол) и вздымающееся неровное пятно в углу. Судя по его очертаниям – намек на плечи и живот, – это было нечто из органического мира.
Бурый медведь. На задних лапах. Пяти футов ростом. Передние конечности подняты так, будто зверь готовился на кого-то броситься.
В изумлении я смотрела, как его силуэт принимает все более четкую форму на фоне темной стены. Поза у медведя была агрессивная, но какая-то неестественная; пасть застыла в оскале. Я различила его когти – длинные чернильные шипы, впившиеся в сумрак. Я замерла на четвереньках, ожидая, когда медведь шевельнется. Зрение меня обманывало. Фигура животного – неясная лохматая тень на мглистой поверхности – расплывалась перед глазами. Из-за собственного громкого дыхания я не могла определить, дышит ли медведь.
В голове зазвенел голос Такера:
Попробуй поместить человека вместе с тигром в какое-то закрытое пространство. Только человек и тигр, двое животных. И ты сразу поймешь, где наше место.
На медвежьей лапе что-то висело. Нечто темно-серое. Ковбойская шляпа. Я присмотрелась и выдохнула с облегчением.
Медведь был неживой. Бедного зверя использовали в качестве мебели; его лапа служила вешалкой. Это придало мне смелости, и я поднялась с карачек. Дверь тоже темнела неясным пятном – не поймешь, где она начинается, где кончается. Я стала искать дверную ручку, водя пальцами по деревянному полотну, пока не нащупала металлический изгиб замка.
Что-то ткнулось в мое колено. Настойчиво. Что-то теплое и влажное.
Я оцепенела, глядя на стену. Не смела обернуться. Снова толчок. Мою ногу обнюхивала мохнатая щетинистая морда. Со мной в помещении находилось живое существо. Сопение. Может быть, ворчание.
Я вскрикнула, отбрыкнулась. Нога ударилась обо что-то мягкое и плотное. Послышался тихий визг, о линолеум заскреблись когти. Я стала быстро открывать замок. Тяжело дыша, вылетела на улицу прямо в объятия Такера.
– Молодчина. – Он потрепал меня по спине.
– Там кто-то… кто-то… – От страха язык не ворочался, и я лишь отчаянно трясла рукой у плеча, показывая назад, на мастерскую.
Это была та самая собака. Шумно дыша, с присвистом, она проковыляла за мной на улицу. Я приникла к брату, ища спасения в его объятиях, хотя в свете уличного фонаря было видно, что животное не представляет угрозы. Собака была старая-престарая: живот дряблый, уши чуть ли не по земле волочатся, глаза белесые. Возможно, она была слепая.
Схватившись за голову, я никак не могла успокоиться. Мне было стыдно, что я пнула несчастную псину. Впрочем, поскольку она была толстая и мохнатая, может, и не очень пострадала. Собака обнюхала ногу брата, потом – мою.
– Четвертая ступень, – пробормотал Такер. – Одомашненное животное.
Он поставил канистру на землю. Горючее в ней заплескалось. Присев на корточки, брат погладил собаку по загривку и что-то шепнул ей на ухо, но я его слов не разобрала. Потом бесцеремонно поднял ее на руки и быстро понес куда-то по улице. Я увидела, как он завернул за угол, на мгновение попав в янтарное сияние уличного фонаря.
Вернулся он с пустыми руками.
– Я оставил ее на игровой площадке, – доложил Такер. – За забором с воротами. Там она будет в безопасности.
Брат опустил голову. В нем произошла перемена: он преисполнился ужасающего спокойствия. В моих глазах как будто стал выше. Потом он быстро поднял с земли канистру, вытащил из кармана зажигалку. На его лице появилось некое странное выражение, которое мне показалось знакомым: губы раздвинуты, кожа на лбу натянулась, глаза навыкате, так что видны белки. Такое выражение я уже видела, но не на человеческом лице. В тот момент мой брат стал похож на бурого медведя из магазина-мастерской: ноги расставлены для пущей устойчивости, рот оскален, будто он приготовился дать бой.
* * *
Десять минут спустя Такер примчался к пикапу. Я ждала его в машине – сидела в пассажирском кресле, сжавшись в комочек.
Мы с визгом рванули с места. От одежды Такера воняло бензином и дымом, да так сильно, что я закашлялась. Он без лишних слов опустил стекло, впуская в кабину струю свежего воздуха.
Мы ехали между дремавшими домами. Впереди на обочине вырос огромный цереус с распростертыми ветками – словно регулировщик, велящий нам остановиться. Я обернулась, глядя туда, откуда мы ехали. В небо полз дым – светлая река, текущая вверх. Между чернильными зданиями виднелось свечение, как будто там поднималось