— Как пойдет.
— Отдыхай больше. Так недолго и надорваться.
Выхожу из своего «офиса». Солнце уже ушло, но небо всё ещё истекает розово-оранжевыми отблесками, будто персик — соком. Летний воздух плотный, сладкий. Запах скошенного сена, нагретой пыли и чего-то ещё, фермерского, родного, вязнет в горле. Я люблю это место. Люблю свою работу. Потому что она дает мне ощущение реализованности и собственной важности. Да, мне пришлось доказывать, что я здесь не по блату, что я кое-что могу. Но в нашей с Арманом ситуации я бы удивилась, если бы было иначе. Ко мне изначально было предвзятое отношение. Да и в целом к нам. Когда выяснилось, что Гаспаряны развелись, когда Арман стал в открытую появляться с Гошкой, а потом и со мной — тут началось настоящее светопреставление. Неудивительно, что тогда, пять лет назад, всё казалось таким недолговечным и зыбким… Я тогда лишь об одном молилась — чтобы это все поскорее закончилось. Мне-то к сплетням было не привыкать, я знала, что шепот за спиной стихает, как только ты перестаёшь его слушать, а вот Арману с Ануш наверняка было сложно. Впрочем, людская память коротка, а суждения меняются по ситуации. Прошло время, и те, кто говорил про меня гадости, теперь приветливо кивают, как ни в чем не бывало. Кому-то я вылечила собаку, кому-то — индюшку с вывернутой лапой. Сама жизнь заставила их признать, что не так уж я и плоха. Не зря же не беру денег за прием и никому не отказываю.
Я обхожу крайний корпус и слышу голос сына, звонкий и чёткий, как колокольчик:
— Папа, а если у трактора реактивные турбины, он сможет взлететь?
— Это вряд ли. У него неподходящая для этого форма, — невозмутимо отвечает Арман.
Улыбаюсь. Если внешне Георгий скорее похож на меня, то характером — он копия своего отца. Он всюду с Арманом: в поле, в мастерской, даже на планёрках. Серьёзный, наблюдательный. Всё подмечает. Иногда мне кажется, что я родила его уже взрослым.
Захожу тихо, чтобы не спугнуть момент.
— А вот и мама, — говорит Арман, не оборачиваясь. Он всегда чувствует, когда я рядом.
Гошка срывается с места, влетает мне в ноги, обнимает:
— Мам, ну ты чего так долго? Мы замучились тебя ждать!
Смеюсь, ероша темно-русые вихры сына:
— Я принимала кошачьи роды. Одного котика даже пришлось реанимировать. Так что не жалуйся.
— А можно посмотреть?!
— Конечно, только не сегодня. Он пока очень слабенький.
Арман встаёт. Тянет ко мне руку. Крепко сжимает пальцы.
— Теперь-то мы можем пойти домой?
— Идём, — шепчу, не став уточнять, что им необязательно было меня дожидаться, тем более что до нашего нового дома рукой подать. Терпения жить в квартире Гаспаряну хватило ровно на полгода… А потом он взвыл.
— Не могу я в квартире, Зой. Тут как в клетке, — объяснял свое поведение.
Стройка — дело дорогое. Пришлось продать ту самую квартиру, что он с таким пафосом мне дарил. Зато уже через полгода на участке неподалеку от фермы красовался современный барнхаус. Он отличался от прежнего дома Армана, как день от ночи. То было каменное огромное сооружение, все в каких-то финтифлюшках и декоре. Это — лаконичное строение с четкими линиями без каких-либо дополнительных украшательств. Не знаю, как для него, а для меня важно, чтобы ничего здесь не напоминало Арману о прошлой жизни. Я даже сад не захотела разбивать, оставив территорию практически нетронутой.
Короче, до нашего дома вполне можно дойти пешком, но мы все равно грузимся в старый "Прадик". Арман по работе много мотается, так что ему без машины никак.
— Тебе не кажется, что его пора заменить? — потягиваясь так, что трещат кости, интересуюсь я, поглаживая коробку передач.
— Да, надо. Все руки не доходят.
Так и хочется сказать — до себя. И от этого я даже вину чувствую! Столько денег уходит на нас, что ужас… Плюс еще ведь Ануш и Седка — они тоже, считай, на обеспечении Гаспаряна. Тут я не в обиде, это святое. Хотя Седа уже в том возрасте, когда пора оторваться от папкиной сиськи. Тем более что она уже давно замужем. Ну да ладно… Кто я такая, чтобы ее упрекать, когда сама на него, считай, всю свою семью повесила?
Паркуемся у дома. В кухне горит свет.
— Пап, ну вы чего так долго?! — возмущается Алиска. Закатываю глаза, разглядывая уже совсем взрослую сестру. Ей четырнадцать! И да, после того, как наша мать умерла четыре с половиной года назад, и я оформила над Алиской опеку, Арман для нее постепенно стал папой…
— Все вопросы к Зое, — хмыкает Арман, хмуро разглядывая Алискин боевой раскрас.
— Мойте руки скорее и садитесь за стол! Я такую вкусноту приготовила! — заметив недовольство отца, лепечет Алиска. Вот же лиса, а? Далеко пойдет. Сразу просчитала, как умаслить Гаспаряна — и вьет из него веревки. Это легко, надо заметить. В нем тьма нерастраченной отцовской любви. Была даже мысль родить еще, но я ее отбросила. Арман не молодеет, а детей у нас и так хоть отбавляй. О Лёньке со Святом тоже ведь забывать не стоит. Те хоть и остались под опекой старшего брата, неизбежно влились и в нашу семью с Арманом. Он чувствует за них ответственность. Он их наставляет, учит уму-разуму на пару с Генкой, ну и всячески опекает. Как и Генке в свое время, он дал им работу на ферме — Лёнька со Святом напрочь отказались идти учиться, потому что гордость им не позволяла сидеть на шее. Но со временем нам все же удалось их убедить пойти по пути Генки и поступить в техникум с заделом на получение высшего образования.
Иногда я думаю, как бы сложилась… нет, не моя жизнь, наша, если бы не Арман, и меня бросает в холодный пот.
Я захожу в дом. От ароматов, витающих в нем, у меня громко урчит в желудке. Курочка с корочкой, кажется. Или запеканка? Арман, принюхавшись, кивает с одобрением. Гошка сбрасывает кеды, несется в ванную, сопровождая каждое свое действие невозможно громкими звуками. Алиска подбегает к плите, ловко надевает прихватки.
— Осторожно, не обожгись, — ворчу, проходя мимо и целуя ее в висок.
— Зой, ну я ж не маленькая, — фыркает она. Но щечки всё равно розовеют от удовольствия. Внутри у меня тепло и спокойно.
За ужином шумно. Арман пересказывает смешную историю с фермы, как