После ужина Арман уходит с Гошкой наверх — время перед сном — их время. Алиска тоже поднимается к себе — в нашем доме для нее обустроена красивая девчоночья спальня, в которой чего только нет… А я задерживаюсь на кухне. Мою посуду, вытираю стол. В голове лениво кружат всякие мысли. Этим летом восемь лет, как мы с Арманом вместе. Много это или мало? Не знаю, но это чуть меньше половины длительности его брака с Ануш… Я понятия не имею, дает ли мне это право претендовать на роль главной женщины в его жизни. Да это и неважно. Вместе мы прошли через многое. Боль. Сомнения. Презрение к себе — было все. А теперь оглядываюсь назад и понимаю, что оно того стоило.
В кармане пиликает телефон:
«С котятами все ок. Задохлик твой даже немного оживился».
Улыбаюсь. Это маленькое чудо, но ведь из них и складывается наша жизнь.
Слышу шаги на лестнице. Замираю, думая, что вот сейчас Арман подойдет и привычно обнимет сзади. Но вместо этого хлопает входная дверь.
Выключаю кран и подхожу к окну. В приоткрытую форточку долетают обрывки фраз, по которым я понимаю, что он говорит с Ануш. Не мое дело вроде бы… Но я давно не видела его таким злым. Через пару минут Арман заканчивает разговор. Прячет телефон в карман, нервно растирает лицо. А я просто не могу смотреть на него такого! Поэтому выхожу из дома и, мягко его обняв, потираюсь носом между лопаток:
— Ну, рассказывай. Что случилось?
— Седку бросил муж.
Вот это да! Хачик мне, конечно, не особенно нравился, но чтобы так…
— А что произошло? У него другая?
— Нет. Оказывается, у Седы проблемы с зачатием. У Ануш ведь тоже с этим были нелады, ты в курсе, — Арман с намеком на меня смотрит, я киваю. — Ну, этот и свалил. — Сплевывает. — Ноги ему, что ли, переломать?
— И сесть из-за этого мудака? — возмущаюсь я. — Ну уж нет. Ушел — и слава богу.
Хмурю брови, соображая, как лучше поступить. Бедная Седа. Даже думать не хочу о том, что она чувствует.
— Может, ты сейчас нужен там? — киваю в противоположном от нашего дома направлении. Так сложилось, что с первой семьей Гаспаряна мы живем на разных концах деревни. Очень удобно. Только одно бесит — Генка строится на нашем старом подворье, а я даже приехать посмотреть не решаюсь…
— Я предложил Ануш прийти. Она сказала, что сейчас Седку лучше не беспокоить. Да и чем я ей помогу? Слушай, а может, ты…
— Что я?
— Ну-у-у… Не знаю, поговоришь с ней по-дружески.
— Я бы с радостью, Арман. Но мы давно уже не подруги. Ты же знаешь, как она ко мне относится.
Арман тяжело вздыхает и, притянув к себе, кладет подбородок мне на макушку.
— И то так.
— Жалеешь?
— С ума сошла? — сжимает меня чуть крепче. — Она взрослая женщина, справится. Даст бог, найдет нормального мужика.
— Дай-то бог. Этот был просто буэ-э-э.
— Да? А я думал, этот козел бабам нравится… Смазливый такой.
— На смазливую морду, Арман, ведутся только идиотки. Умным женщинам нравятся мужчины вроде тебя.
— Да? — Арман хитро сощуривается. Тревога постепенно уходит из его карих, будто обведенных сурьмой глаз. Мне нравится думать, что я делаю его жизнь легче. Со мной он словно молодеет, стряхивает груз проблем, в нем проскальзывает что-то хулиганское, почти мальчишеское. — Это какие же?
— Умные, надежные, сексуальные…
— Старые… — оскаливается муженек.
— Да прям. От возраста это не зависит. Генке нашему двадцать пять, но кто поспорит, что он настоящий мужик?
— Значит, я все-таки старый?
— О господи. Кто о чем, а вшивый о бане… Дался тебе этот возраст! Я его совершенно не замечаю.
— Правда? И ни о чем не жалеешь?
— Да о чем мне жалеть, Арман?! Я небо благодарю за то, что мы встретились.
Мы обнимаемся в тишине уснувшего дома. Ночь стелется по двору шелковыми тенями. Стрекочут сверчки. Ветер чуть качает занавеску у распахнутого настежь окна. Луна поднимается, огромная, заливая округу медовым светом… И в этот момент мне так невыносимо хорошо, что словами не описать. Рука мужа со спины соскальзывает на задницу…
— Пойдем в спальню, Зой?
Я закусываю губу, чтобы не засмеяться, и киваю — пойдем, мол. И как только мне пришло в голову, что он меня не хочет? Да он же повернут на мне! Мой муж на мне абсолютно повернут…
Только за нами закрывается дверь, как он распластывает меня по ней и прижимается отяжелевшим пахом к нахально выпяченной попке. Так остро вспоминается наш первый раз… И вся жизнь потом.
— Я люблю тебя, — ловлю его губы, повернув голову в профиль.
— Сто процентов. Но я люблю тебя больше.
Конец