Элай устроил ей мастерскую на втором этаже дома, а потом перенес сюда и собственный рабочий стол. Ему нравилось наблюдать, как жена творит: подбирает цвета, смешивает палитру, вдохновенно водит кисточкой по холсту… Впрочем, ему нравилось смотреть на нее всегда — и неважно, чем она занималась.
На холсте пестрело яркое смешение красок, среди которых выделялось синее пятно — чешуя Тау, и огненно-красный всполох — макушка сына. Вив назвала его в честь отца, которого не успела узнать, — Альрик, а Элай выторговал себе право придумать имя следующему ребенку.
Аль играл в саду, и через распахнутые окна до них доносился его заливистый смех, шутливое порыкивание дракона и строгие интонации Камиллы. Бабушка Вив осталась с ними, в Айдане, чему они все были искренне рады. Сюда же потянулась вереница ее родственников, и Вив быстро сдружилась с многочисленными кузенами. Выяснилось, что девочки в их роду — редкость, так что она сразу превратилась в любимицу всей семьи.
Альрик же унаследовал от матери ее обаяние и умение проникать прямо в сердце. А еще ее аркан чешуи. От отца же он взял темные глаза и два других легендарных знака. Чешуя, поначалу мягкая и едва заметная, теперь сияла на его плечах и груди всполохами темного золота. Их сын родился сразу с тремя арканами дракона, и это означало, что он, вероятно, и есть тот великий король из пророчеств, которому суждено объединить весь мир под своими крыльями. Но для Вив важно было прежде всего то, что со своей чешуей Альрик не убьется в ходе активного познания мира. А Элай с облегчением выдохнул, когда понял, что сыну не придется проходить инициацию.
Рони после событий во дворце словно враз повзрослел. Он стал еще строже относиться к себе, с головой погрузившись в работу. У красноперых нашлись глиняные таблички с клинописью, едва не рассыпающиеся в пыль, и Рони корпел над древними сказаниями, пытаясь разобрать легенды млечников. В перерывах он объезжал своего Монти, который почти догнал Дымка по размаху крыльев, и воспитывал Снежинку по мере сил. Та росла дамой своенравной, и устроила страшный скандал, когда ее разлучили с Инеем. Рони предложил выставить его в драконятник, и лекарь, почти потерявший надежду, махнул рукой.
Так что теперь Иней лежал в загоне Снежинки, в чугунной ванне, полной отборного драконьего… лекарства, замороженный и недвижный, точно заколдованный принц. Рони приходил к нему каждый вечер, читал книги, разговаривал о чем-то и, кажется, даже спорил. Да еще Берта была рядом. Она упросила Элая назначить ее куратором гнезда и осталась в Драхасе, куда прислали новых студентов.
А вот Изольду Элай отправил прямиком во дворец, подарив ей статус главной придворной дамы. Так что теперь госпожа Торсон наводила порядки с королевским размахом и вдалеке от внука. Рони был очень за это благодарен.
Туча Элай сделал капитаном Драхаса, и это назначение стало одним из самых удачных. В характере его друга изначально было что-то отцовское, и он пекся о каждом студенте почти с тем же пылом, что и о дочках-двойняшках, которых родила ему Каталина.
Из сада послышались голоса, Вив тут же соскользнула с колен Элая и бросилась к окну.
— Посыльный из Драхаса, — сообщила она и, перегнувшись через подоконник, спросила: — Что случилось? Да? Правда⁈
И ее голос зазвенел такой радостью, что Элай сразу понял, о чем идет речь.
— Иней очнулся! — воскликнула Вив, обернувшись.
* * *
Дымок домчал нас до крепости за две минуты и опустился прямо посреди драконятника, где уже собрался народ. Держа меня за руку, Элай протиснулся через толпу любопытных студентов, а я невольно вспомнила то время, когда от него шарахались из страха обжечься.
— Король! — выкрикнул кто-то. — Пропустите короля! Кланяйтесь!
— Обойдусь без церемоний, — проворчал Элай.
Иней и правда приходил в себя: морозные узоры на его коже таяли, к щекам возвращался здоровый румянец. Снежинка переступала с лапы на лапу, тихонько порыкивая от волнения, и я успокаивающе погладила ее по белой шее.
А по толпе прокатился вздох — Иней наконец распахнул ресницы.
Он поморгал немного, поднял руку, чтобы потереть глаза и… поморщился, отряхивая пальцы от коричневой субстанции.
— Что за дерьмо? — прохрипел Иней.
Опустив взгляд, охнул. Уцепившись за края ванны, попытался выбраться, но Рони и лекарь, не сговариваясь, положили руки ему на плечи.
— Подожди! Ты слишком слаб! — воскликнул Рони.
— Иней, как себя чувствуешь? — строго спросил лекарь.
Он пощелкал пальцами перед его носом, обхватил подбородок Инея и повернул ему голову туда-сюда.
— Я чувствую себя так, будто меня окунули в ванну с драконьим дерьмом, — проворчал он. — Что за шутки?
— Ты меня узнаешь? — волнуясь, спросил Рони.
— Конечно, я тебя узнаю! Твоя идея была, признайся? — рассердился Иней, но, глянув на друга внимательней, добавил: — Хотя ты и правда изменился. Подрос? И раскачался как будто. Сколько я тут лежу?
Рони неуверенно переглянулся с лекарем. Тот пожевал губами и на всякий случай отступил от ванны.
— Два года, — ответила я вместо них.
— Два года в драконьем дерьме? — с ужасом выпалил Иней. — Это розыгрыш⁈ Очень смешно!
Снежинка, не выдержав, высунулась из-за моего плеча и, склонившись над изумленным Инеем, облизала его лицо шершавым языком и заурчала, торопясь пообщаться с хозяином.
— Снежинка, — прошептал он, обнимая ее лебединую шею, которая теперь была толщиной с крепкий ствол. — Моя девочка, моя крошка! Значит, это взаправду?
— Мы думали, ты уже никогда не проснешься, — хмуро сказала Берта, оказавшись рядом с Рони, как и всегда.
— Я верил, — возразил он, застенчиво улыбнувшись.
А я словно увидела перед собой прежнего Рони, чуть беззаботного, доверчивого и готового следовать за своим товарищем хоть куда.
— Ты порезался отравленной короной, — напомнил Элай. — Но Рони нашел противоядие.
— А еще он читал тебе, — встряла я. — Постоянно. Ты, наверное, не помнишь…
— Помню, — ошарашенно пробормотал Иней, выпрямившись в ванне, а лекарь тем временем поймал его запястье, чтобы измерить пульс, заглянул в глаза, оттянув веко. — Я думал, это мне снится. Точно комариный зуд над ухом. Ты все бубнил и бубнил какую-то муть…
— Это были классические поэмы! — возмутился Рони.
— О боги, кажется, я выучил их наизусть, — застонал Иней. — Особенно одну. — Откашлявшись, он