Смотря на этих бедолаг, я чувствовал себя, будто на курорте. Перекусил тушёнкой, закинул руки за голову и разлёгся на земле, наслаждаясь лучами солнца. Правда, мешали уставшие и возмущённые крики работающих гвардейцев. Но я максимально абстрагировался от этого. А вот к воплям шута и самодовольной физиономии Шиши привыкнуть было невозможно.
— Мальчишка лежит отважный,
Оскал его чертовски страшный!
Скакнул, словно кузнечик,
Обычный человечек.
И хрясь мечом по голове,
А ты чего не веришь мне?
Да я всё видел сам,
Ведь там творился такой срам,
Не снился он и королям!
Ну а мальчишка сиганул
Башку он волку враз свернул!
Так славься же, мелкий сопляк,
Кляк-кляк-кляк-кляк! Кляк-кляк-кляк-кляк! — верещал шут, прыгая вокруг меня, крутя солнышко, приплясывая и отвешивая мне поклоны.
Он и жутко бесил, и веселил одновременно. Если бы я мог выпустить Гоба, то они бы составили отличный сумасшедший дуэт, который бы достал всю округу.
— Любезный, подойди на секунду, — поманил я шута.
Его зеленоватый колпак с бубенчиками качнулся. Шут наклонил голову и недоверчиво уставился на меня.
— Я знаю ваш народ,
Как только шут к вам подойдёт,
Так тут же отгребёт, — пропищал он, вытаращив на меня глаза-блюдца.
— У меня уже давно выработался иммунитет к рифмоплётству, — ухмыльнулся я и махнул рукой. — Иди сюда, не бойся.
— Раз так ты говоришь,
То подкрадусь, как мышь, — прошипел шут.
Он упал на четвереньки, пополз ко мне. Чёртов комедиант.
— За пятьдесят рублей и банку тушенки споёшь балладу о моём друге? — сделал я ему заманчивое предложение.
— Я шут, мне деньги не нужны!
А вот тушенки баночки важны!
Коль дашь мне три, то сочиню балладу,
А если пять, то и спою как надо! — завопил шут.
— Дам семь банок, — ухмыльнулся я. — Важно, чтобы баллада продолжалась до самого заката солнца.
Шут расплылся в издевательской улыбке и спросил:
— Кто станет жертвой восхвалений?
А может, просто унижений?
— Видишь вон того бугая? — спросил я, ткнув пальцем в Шишакова. — Краткая информация. Его зовут Шиша. Фамилия — Шишаков. Он вчера убил трёх оборотней. Нужно это обыграть в стихах. Да, как можно смешнее, — говоря это, я выкладывал банки тушёнки на землю.
— Заказ ваш шут готов принять.
Балладу начал сочинять.
Как только банки отнесу,
Своею рифмой башню всем снесу, — пообещал шут.
Он поклонился, составил банки тушёнки башенкой, подхватил их и уволок в свой шатёр. А спустя десять минут началось представление. Шут вернулся и начал крутиться, кривляться приплясывать перед собирающейся публикой. А затем открыл рот и запел.
— Отважный воин Шиша!
Как жаль, что шишкой он не вышел!
Сражается он с монстрами отважно,
О женщинах мечтает влажно.
Все пассии его рыдают,
Когда его хозяйство наблюдают.
Ведь был охотник хоть куда,
Но тут вдруг волк — и всё, беда!
Зубами клац! И нет у Шиши шишки.
Об этом пишут даже книжки!
Так важно шишку сохранить,
Чтобы детей потом растить,
Орехи ею чтоб долбить,
Чтоб в спальне с бабой согрешить!
Нужна та шишка всем парням!
Чтоб делать ею пам-парам!
Иль делать даже пум-пурум,
Ну и конечно же пум-пум!
Отважный Шиша, Шишаков,
Он перебил уж всех врагов,
Однако в койке он бревно,
Ведь вовсе нету у него…
Шут не допел, завизжал как поросёнок и кинулся куда глаза глядят. Разъярённый Шишаков погнался за ним.
— Поймаю, шею сверну! — зарычал он на весь лагерь.
Весь лагерь залился гулким смехом. Ну а я от смеха чуть живот не надорвал. И это заставило Шишакова бежать быстрее.
Забавно, что погоня продолжалась полчаса, а шут так и не дал себя поймать. Он нырял в палатки, выкатывался с другой стороны, взбирался на стены, прыгал оттуда в стога сена, припасённые для скотины, маневрировал между гвардейцев. А когда неминуемое избиение было неизбежно, безумец выпрыгнул за стену.
Шишаков проводил балагура нескончаемым потоком мата и, плюнув вслед, вернулся в лагерь. Тем временем шут забрался наверх по отвесной стене и продолжил свои песнопения.
В какой-то момент я подумал, что это уже перебор. Посмеялись — и хватит. А то ведь точно Шишаков его прибьёт.
Я подошёл к голосящему шуту.
— Всё, меняй пластинку, великий рифмоплёт, — улыбнулся я. — Теперь пой что-нибудь забавное из мира аристократов. Отрабатывай тушёнку, и до утра. Понял?
Шут кивнул и заголосил песенку о том, как на светском вечере пьяный барон прищемил своё мужское достоинство туалетной дверью.
Разумеется, шут ещё пару раз убегал от Шишакова, пока тот не отмахнулся от него и не скрылся в палатке.
С первыми закатными лучами контракт исполнился, и шут замолчал, спрятался в кустах, начиная громко чавкать. Уверен, что он так набегался за день, что с аппетитом слопает все семь банок тушняка за раз.
— Стройся! — гаркнул Гвоздев, и охотники потянулись к нему. — Значит, так. В центре построения идут метатели. Как только заметите крупное скопление врага, отсекайте его зажигательными смесями. Наша задача не рубиться со всеми подряд, а убить альфу, — пояснил Никитич и перевёл взгляд на стрелков. — Сразу заряжайте серебро. На волков и собак не реагируете. Отстреливаете только оборотней. Бойцы ближнего боя держат круговую оборону. Всё ясно?
План прост как утренний дрозд. Вопросов не возникло. Хотя мне было что спросить, но я решил промолчать. Очевидно, что Никитич хочет побыстрее закрыть контракт и убраться отсюда, пока мы не потеряли новых бойцов.
Вот только что он будет делать, если в лесу нас ждёт не только альфа, а ещё и десятки, а может, и сотни оборотней? Вокруг есть парочка деревень, и если шерстяной там уже погулял, то у нас определённо возникнут проблемы.
Замечая, что мы готовимся к вылазке, к нам подошёл капитан гвардии Он снял стальную перчатку и пожал руку каждому охотнику.
— Удачи, братцы, — тихо произнёс он. — Пусть боги дадут вам сил. А рука будет крепкой и не подведёт в ответственный момент.
— Так говоришь, как будто отправляешь нас в последний путь, — усмехнулся Гвоздев.
— Надеюсь что не в последний. Но всякое может быть, — ответил с лёгкой улыбкой капитан, а потом рявкнул: — Открыть ворота!
Гвардейцы вытащили засов, распахнули перед нами деревянные створки. Странное чувство — идти в пасть зверя. За частоколом всё изрыто острыми когтями, на деревьях отметины, трава щедро полита кровью. То тут, то там, валяются туши волков и собак. А мы идём в тёмный, мать его, лес.