Леди Тортон в своём кресле молчит, ногти рассматривает. Неужели знала всё это и раньше?
– Так значит, с богом вашим никак не связано, – уточнила я.
– Что значит, нашим. У вас тот же бог, – говорит Рут. – Ветхий Завет и для христиан тоже священное писание.
– Иисус сам был рождён евреем, – вставляет Джонатан.
– Джонатан! – одёрнула его леди Тортон.
– Что? Это известный факт. – Помолчал и добавил: – Один из моих лучших товарищей у нас в отряде – еврей. Из Ливерпуля. У него родные в Польше, он за них постоянно переживает. – Потом повернулся к Рут и говорит: – Я очень рад, что твоей семье удалось сбежать.
– Мы несколько месяцев искали, в какую страну податься. Америка беженцев не принимала. Франция тоже. В конце концов пообещали пустить в Англию. Тут оказалось, что продать свой дом мы тоже не можем, не имеем права. В итоге пришлось оставить все деньги, имущество, всё там. – Она сглотнула, голос задрожал. – Бабушку тоже пришлось оставить.
Глава 29
– Да ничего с ней не случится, – сказала леди Тортон. – Тихую старушку даже нацисты не тронут.
– От неё до сих пор нет вестей, – проговорила Рут. – Уже два года как. Мама совсем извелась.
– Да всё с ней в порядке, – повторила леди Тортон.
Рут сверкнула на неё глазами.
– А вы, похоже, совсем ничего не понимаете, я смотрю. Или не хотите понимать. – Она встала. – Прошу меня извинить. Я лучше у себя позанимаюсь.
Я проводила её взглядом. На том конце комнаты Джейми жужжал своим самолётиком. Джонатан повернулся к матери и высоко поднял брови.
– Да что она себе позволяет? – возмутилась леди Тортон. – И это в такое время, когда мой сын – мой единственный сын! – ежедневно рискует жизнью!.. Когда правительство отняло у меня дом, когда на мой город падают бомбы и когда мы вынуждены стоять в очередях и терпеть недостаток самого необходимого!
Джонатан свёл вместе кончики пальцев и до того сдавил их, что подушечки побелели.
– Ничего подобного тому, что пережила эта девушка, нам и не снилось, – процедил он. – Ты свой дом одолжила на время, ты не потеряла его. Никому из нас не понять её чувств.
Джейми поднял голову.
– А ты можешь спасти её бабушку из Германии? – спросил он. – Можешь увезти её на самолёте?
– На спитфайре не могу, – покачал головой Джонатан. – Боюсь, тут нужна пехота.
– Но вы её спасёте? – спросил Джейми.
– Во всяком случае, постараемся, – ответил Джонатан.
Сьюзан не стала сердиться из-за яиц. И даже из-за масла не стала сердиться.
– Ну что вы, конечно, нужно было отпраздновать! – воскликнула она.
Увидев Джонатана, она бросилась его обнимать, точно до глубины души рада его видеть. Точно он для неё важен.
Может, он и был.
– Я тут подумала, может, пирог испечём? – предложила леди Тортон.
– Хм, пожалуй, можно на маленький наскрести, – решила Сьюзан. – Джейми, перестань надоедать человеку. Лучше сбегай к Фреду или к Эллистонам и спроси, не будет ли у них одного яйца в долг. Скажи, потом вернём. И пригласи к нам на чай. Скажи, у нас банан.
С банана сняли толстую кожуру, и фрукт внутри оказался сам по себе вытянутым и тонким, нежного кремового цвета. Весь из податливой мякоти, вроде пудинга, ни семечек, ни косточки, и режется прямо как тёплое масло. Сьюзан нарезала банан тонкими колечками, выложила на тарелку и пустила по кругу. Джейми взял один в рот, и глаза у него расширились.
– Ой, мне нравится! – заявил он.
А мне было как-то не понять. Сьюзан проследила за моим лицом и расхохоталась.
– Ада, видимо, думает: «Что-то больно непривычно»!
Угадала, так я и думала.
Джейми тем временем пододвинул свой стул вплотную к Джонатану, чуть не лёг на него, в глаза ему заглянул и спрашивает:
– Скажи, а каково это, летать?
На шее у Джейми красовался камуфляжный шарф, повязанный особым узлом – как повязывают лётчики. Это его, конечно, Джонатан научил.
– Потрясающе, – отвечает Джонатан. – Свободно. Можешь вверх, можешь вниз, в стороны – в любом направлении. Плюс сверху всё выглядит невероятно красиво. Океан, к примеру, – как бесконечное блестящее полотно из синевы.
Я подняла голову.
– С церковного шпиля он тоже так выглядит, – говорю.
Джонатан кивнул. Тогда я спросила:
– Ты когда летишь, тебе не страшно?
Видимо, что-то не то спросила. Лицо у Джонатана совершенно застыло. Потом всё-таки с собой справился и говорит:
– Сам полёт в воздухе меня не пугает, скажем так.
Джейми прижался к нему и подсказывает:
– В тебя ведь там стреляют, да?
– Да. Мы там все друг в друга стреляем.
После купания мы снова спустились вниз послушать радиосводку. Джонатан полудремал, обмякнув в материнском кресле. Как завидел меня, выпрямился.
– Э, ч-чёрт! – всплеснул он руками. – Ада, я же обещал съездить с тобой покататься.
– Со мной и с Мэгги, втроём, – поправила я. – А Мэгги нет.
– И всё-таки. Я обещал и не хочу откладывать. Может, завтра с утра, пораньше? Мне, правда, к девяти надо будет успеть на поезд.
С учётом военного перевода часов – летнее время в тот год оставили на зиму – светать начинало не раньше семи. Так что я сказала:
– Давай в другой раз. Может, тогда и Мэгги дома будет.
– А ты точно не расстроишься? – в голосе Джонатана звучало облегчение.
От того, что мы не поедем покататься, я, конечно, расстроилась. Но меня порадовало, что он помнит. И потом, когда у него такой усталый вид…
– Точно, – ответила я.
На следующее утро пошёл дождь. Пенелопа с Привередой снесли по яичку, и в промасленной ещё со вчерашнего кутежа сковородке Сьюзан пожарила из них омлет Джонатану на завтрак. Остальные перебились тостом со следами джема.
Вид у Джонатана был ещё более уставший, чем вчера. Мне представилось, каково быть лётчиком, когда каждый день надо отправляться в небо убивать немцев.
Убивать людей вроде Рут.
Правда, как раз Рут из Германии выгнали. Гитлер выгнал.
Если бы наши лётчики не выиграли Битву за Англию, Гитлер со своей армией непременно бы высадился на Британских островах. Все так говорили, даже Уинстон Черчилль. А уж Уинстон Черчилль врать бы не стал.
Если так задуматься, война