– Почему? – спросил Джейми.
– Просто мне так кажется, – ответила Сьюзан.
Ответ, конечно, никакой. А других ответов нет, и ни на один из этих вопросов не найдётся.
– Я даже не понимаю, почему мы воюем, – сказала я. – Почему Гитлер не может просто сидеть у себя там, в Германии?
– Мы воюем, чтобы вернуть Рут её бабушку, – ответил мне Джейми.
– Правильно, – сказала Сьюзан. – Мы воюем за бабушку Рут и за других в её положении. За всех, кому Гитлер хочет причинить зло.
Мне стало бы легче, если бы небеса можно было найти на карте. Пусть где-нибудь на самом краю, подальше от Германии, даже подальше от Англии. Там, где драконы. Может, Джонатан мог бы улететь туда на спитфайре. Или умчаться на резвом скакуне. Галопом в небеса. А что, звучит неплохо.
Глава 40
По вечерам Сьюзан по-прежнему читала нам книжки. Мы были на середине «Книги джунглей», как в один вечер, на вторую неделю после смерти Джонатана, леди Тортон презрительно фыркнула и перебила начавшую было Сьюзан.
– Мы что, в самом деле не можем без этого обойтись? – подала она голос из глубин своего кресла. – Неужели нельзя один-единственный вечер провести в спокойствии?
Мы так и уставились на неё. Весь вечер напролёт мы же никогда не читали. Так или иначе, Сьюзан отложила книгу и включила радио, послушать девятичасовую сводку.
– Ну пожалуйста, только одну главу, – взмолилась я.
Сьюзан уже убрала рассказы и поднялась с дивана.
– Давайте мы с вами переместимся наверх, – сказала она нам.
Наверху, вдали от огня, было совсем не так хорошо, хотя и не то чтобы холодно. Поднимаясь по лестнице, Джейми саданул ногой по перилам. Сьюзан крепко сжала его плечо. Он ничего не ответил, только рожу скорчил.
– Тут наверху нам будет уютно, – сказала она.
– Там внизу было тоже ничего, – возразила я.
– Зачем она такая вредная, – буркнул, топая по ступеням, Джейми.
– Она в глубоком горе, – ответила Сьюзан. – Ещё совсем мало дней прошло, вам надо потерпеть.
Но горе леди Тортон понемногу начинало выглядеть, как ярость. А с этим чувством я была знакома не понаслышке.
– Её теперь всё злит, – сказала я. Ничто конкретно, поэтому всё. У меня раньше такое бывало, что всё выводит из себя. Сейчас уже нет, даже когда думаю о маме. Свои порывы я научилась держать в узде и не давать им брать надо мной верх.
Сьюзан сжала мою руку.
– Ты права.
До конца лестницы Джейми дошёл молча, но когда мы устроились втроём у него на кровати, тихо сказал:
– Мама тоже из-за всего злилась.
Я так и вскинулась на него.
– Да из-за меня она злилась! Из-за моей ноги. – Она сама так говорила, и не раз.
Но Джейми мотнул головой.
– Нет. Она злилась на всё.
Я уставилась на Джейми. Его слова начинали оседать у меня в голове.
Где-то внутри развязался узелок, про который я даже не знала, что он есть.
Мама всегда злилась.
На всё. Постоянно.
Она только и делала, что злилась. Даже когда улыбалась, внутри она злилась. Не грустила, не радовалась. Только злилась.
Я никогда не была причиной.
Дыхание спёрло. Я подошла к окну, выглянула на улицу ничего не видящим взглядом и крепко схватилась за подоконник.
Так я никогда не была виновата.
Джейми зашлёпал ножками по покрывалу.
– А ты злилась, когда Бекки умерла? – спросил он у Сьюзан.
– О да, – ответила она. – Чувств тогда было много разных. И злость в том числе.
– А если бы я умерла, ты бы злилась? – спросила я.
– Ну конечно. Очень.
Говорить она могла что угодно, но я ведь не обязана верить. Чтобы она по мне так же, как по Бекки, горевала? Этого мне не хотелось.
– Не такая уж я и важная, – сказала я.
– К счастью, моими чувствами распоряжаешься не ты, – заметила Сьюзан. – Ладно, иди сюда, сейчас почитаем. – Она похлопала ладонью по кровати. – Джонатана, во всяком случае, мы все любили.
– Я не любила. Ещё чего. – Вот нелепость. Я его почти не знала.
Но Сьюзан покачала головой.
– Любовь не должна быть такой уникальной, как ты думаешь, Ада. Любить можно очень многих людей и совершенно по-разному. И уж конечно, не надо этого бояться. Любовь не может причинить вреда.
Конечно, может. Джонатан Тортон мёртв.
«Дорогая Ада, – писала Мэгги в письме. – Как там моя мама? От тебя я рассчитываю услышать правду».
Ну и что на это ответишь?
«Дорогая Мэгги, я по тебе скучаю. Твоя мама теперь не спит. Но и не бодрствует. Она что-то среднее».
Я писала Мэгги каждую неделю. Писала всю правду, какую могла, да только всю ведь не напишешь.
«Дорогая Мэгги. Насчёт твоей мамы. Мы стараемся следить, чтобы она ела, но она не ест. И её можно понять, еда отвратительная. В среду Сьюзан решила, что прогулка пойдёт твоей маме на пользу и послала её по магазинам. И она вернулась с куском китового мяса. Серьёзно, настоящий кит. Сказала, что, когда в рыбной лавке подошла её очередь, ничего другого не оставалось. Сьюзан очень рассердилась, но когда на следующий день пошла сама, оказалось, что это правда».
На вкус китовое мясо было мерзким. Закончилось тем, что остатки мы скормили миссис Рочестер. От этого у неё пошли газы. В общем, над китовым мясом смеялся весь посёлок.
«Дорогая Мэгги, я скучаю. Вчера твоя мама уснула. Ей приснился кошмар, и она стала кричать. Всех перебудила. Джейми до того напугался, что остаток ночи провёл в кровати Сьюзан. Сьюзан говорит, что лучше бы твоя мама выпускала наружу свои крики днём, тогда было бы легче».
Но этого я, конечно, ни в жизнь бы не написала.
«Дорогая Мэгги. Как ты сама? Как у тебя дела?»
«Дорогая Ада, не хочу жаловаться. Но мне очень, очень грустно. Судя по всему, Джонатан мне всё-таки очень нравился, ну и конечно, я его любила, понятно. Но я так привыкла, что его никогда нет рядом, особенно когда школа – я ведь практически с ним не жила. Мне очень жаль, что он погиб, но я по нему практически не скучаю. Иногда замечаю, что вот, прошло уже несколько часов, а ни разу о нём и не вспомнила. Наверное, мне не хватает скорей сознания, что у меня есть брат, чем самого брата. Делает ли это меня плохим человеком? Боюсь, да.
Ты единственная, кому я могу всё это написать. Здесь я никому так не