Убрал ноутбук в рюкзак вместе с телефоном.
Ещё был пистолет. Старый китайский ТТ, в масле, найденный мною ещё в 90-е, всего с одним магазином. На всякий случай пригодится, но с ним ходить опасно.
Раньше-то я мог позволить себе перевозить оружие — никто бы не стал меня обыскивать. А если бы обыскали, то нашёл бы, что сказать.
Сейчас же я пацан без связей, и любой ППСник может доставить проблемы, да и много где стоят рамки. Его надо перепрятать.
Ещё были деньги, примерно около ста тысяч рублей. Две пачки, среди них сотенные и двухсотенные купюры, также пятисотки. Все разных годов выпуска, есть как старые и мятые, так и более новые, ещё хрустящие. С виду — обычный налик, что ходит у людей по рукам и кошелькам.
Это не так много, но на первое время хватит. Конечно, не помешали бы доллары, но вот они-то сейчас будут выглядеть очень подозрительно.
А вот что касается денег на серьёзные операции — вот тут-то у меня была задумка, которой я буду заниматься.
Использовать для этого деньги врагов… почему бы и нет?
Ещё в тайнике были электронные японские часы Casio на солнечной батарее, старенькие, но приличные, с тканевым ремешком, я их раньше носил. Такие мне и сейчас не помешают. Конечно, вся молодёжь ходит с шагомерами или умными часами, но я буду любителем старого. Тем более, все эти приблуды надо постоянно заряжать, а часы, если носить летом под солнечным светом, сядут очень нескоро.
Дальше было проще. Я перепрятал пистолет и прочую запрещёнку в лесу, остальное взял с собой. Больше на эту дачу нет смысла ходить, тайник использован.
Теперь уже можно работать и начинать свои комбинации. Первым делом узнать про диктофон и установить связь с Воронцовым, а также — вести жизнь Толика.
Вскоре вышел на дорогу. Шёл неспешно, не торопясь, хотя скоро уже начнёт темнеть. Чувствовал себя лучше, чем в начале похода, будто свежий воздух помогал восстановиться.
Минут через десять я услышал машину, сразу понял по звуку, что это старая «шестёрка». Она издала скрип, начиная тормозить.
Оглянулся — это бежевая шестёрка со ржавыми потёками, а за рулём сидел Степан Аркадьевич, мой старый сосед по даче. Конечно, он никак не мог меня узнать.
— Куда идёшь, молодёжь? — он высунулся в окно.
Ему уже под семьдесят, у него седые усы и мятая клетчатая рубашка. На своей машине он ездит день и ночь, то на дачу, то к внукам. Никогда не сидит на месте.
— На станцию, — я махнул рукой. — От группы отстал. Они на автобусе ехали, а я вчера забежал в Соловки к родственникам. И проспал вот.
— Автобус ещё не скоро будет, ёшкин крот, — Степан Аркадьич задумался.
— Да, теперь пешком идти. Жду вот, может, поедет кто.
Я выдал заготовленный заранее вариант, поэтому вышло естественно.
— Давай подвезу, — предложил водитель.
Степан Аркадьевич — мужик общительный, никакого злого умысла у него нет. Это я знал, поэтому сел без опаски.
— Часто на природу ходите, молодёжь? — спросил он.
— Да, там же базы отдыха на Карасёвских озёрах. У нас там такая есть, может, видели. Бревенчатая. Два этажа — большое здание, и три домика мелких.
— Да-да-да, — Степан Аркадьич закивал, хотя вряд ли на ней был.
А я просто говорил. Главное — детали, которые он мог запомнить, и ничего не заподозрить.
Чтобы изменить тему, я сам начал расспрашивать его, как сейчас живут в деревне. Степан Аркадьевич тут же начал жаловаться, что всё дорого, денег нет, а затем перешёл на политику.
Тем временем мы возвращались к перекрёстку. До станции ехать минут пятнадцать, и ещё минут двадцать ехать на самой электричке…
И тут внутри что-то ёкнуло. А Степан Аркадьич помрачнел.
— Так и ждёт, сидит, — он показал вперёд.
— Кто? — спросил я, хотя знал ответ.
Он нахмурился и шумно выдохнул.
— Жил тут у нас один деятель, — начал рассказывать он. — И пёс у него был на даче. Деятеля весной застрелили, может, слышал, в кафе, в городе. А вот собака всегда его на этом месте ждала и до сих пор ждёт, ёшкин крот. Родственники её забирают, а она от них сбегает и каждый раз сюда приходит.
Мы медленно подъезжали к бетонной плите, на которой лежал большой чёрный пёс, положив голову на лапы. Иногда он приподнимал уши и внимательно вглядывался в даль.
Значит, Надька его забрала, а он всё равно сбегает, на прогулке или как-то ещё. Сильный же, только меня слушался.
Конечно, ни на кого не нападёт — воспитанный. Но хозяина признавал только одного — меня.
Видя, что никто так не едет, Барон снова опустил голову.
Сложно поверить в такую верность после того, как предал старый друг.
Степан Аркадьич открыл окно.
— Иди домой! — крикнул он. — Не придёт никто!
Пёс покосился на него, но не отреагировал. Мы поехали дальше, а я посмотрел на собаку в зеркало.
— Тормозните-ка, — сказал я.
— Зачем? — удивился Степан Аркадьевич.
— Да тормозите. Хочу кое-что сделать.
Глава 5
— Вдруг он тебя укусит? — с тревогой спросил Степан Аркадьевич. — Его же потом пристрелят из-за тебя. Не трогай лучше.
— У меня батя кинолог, — ответил я. — И сам в них разбираюсь. Не таких приучал.
— Не, пацан, опасно.
— Он тут сидит давно, — твёрдо сказал я. — Если так и будет сидеть, его точно отравят. Испугаются, что однажды нападёт, и заранее траванут. Сами знаете, сколько таких случаев было.
Он обречённо кивнул и остановил машину. Я вылез на пыльную просёлочную дорогу и поправил часы с тёмно-зелёным тканевым ремешком, что сегодня забрал из тайника и сразу надел. Барон коротко глянул в мою сторону и вернулся к наблюдению.
Доберман — умная собака. Но любая собака в первую очередь ориентируется на запах и звук голоса. А сейчас это всё было другое — другой запах, другой голос.
Зато осталась моя манера говорить, двигаться и действовать. И кое-что ещё из старой жизни, что могло помочь.
Я не спешил, шёл к Барону по дуге, не напрямую. Прямой путь навстречу собаки воспринимают как атаку. Барон без причины нападать не станет — пёс воспитанный, обучал его сам, но в обиду себя не даст.
Старался двигаться в своей старой манере, я умею такое контролировать. В других условиях я двигался иначе, как полагалось бы такому высокому парню, но сейчас шёл обычной походкой, той самой, к которой пёс привык.
Барон настороженно уставился на меня, навострив уши, но ещё ничего не понял.