— Убью, тварь! Я твою калошу сейчас порву!
— Валите отсюда, варенички!
— Давай, волоки своего Гошеньку пока ходить можешь, — это уже кто-то из девчонок подначивал.
Горюнов тяжело вздохнул и дунул в свисток.
* * *
В эту ночь ему снились грузовики.
Потом, почему-то учительница мисс Джесси, она снова хлопотала, проверяла, все ли зашли в экскурсионный автобус, потом они куда-то долго ехали, а когда приехали, оказалось, они в каком-то плохом квартале, и на них бычат нигеры в красных спортивных костюмах, суют в лица стволы и грозят завалить.
Потом на них начинает кричать Салли Паттерсон, маленькая славная Салли, которую он не мог ненавидеть, хотя она была рыжая и белокожая, а её папа работал в банке. Правда, какой-то мелочью, но Салли всегда была чистенькой и сытой.
Потом негр стреляет в Салли и Хуц-Ги-Сати во сне плачет, а его хлопает по спине и говорит, «ну не реви, колоша» парень со светлым чубом.
Сон был такой дикий, что индеец проснулся.
И долго лежал, вспоминая Салли Паттерсон.
Мисс Джесси и правда возила их несколько раз на экскурсии, но ниггеры в них стволами не тыкали. Мэр их городка даже гордился тем, что за всё время, что он грел жопу в своём кресле, в школе не было ни одного случай стрельбы, и даже поножовщина случалась не чаще двух-трёх раз в год.
Салли убили позже.
После того, как её отец увёз семью, кажется, в Лос-Анджелес. Им об этом сказала мисс Джесси. Училка была старенькая, когда говорила, заплакала. Они пожали плечами.
Ну, бывает. У них свободная страна и у людей есть оружие для защиты.
А сейчас, глянь, вспомнилась с чего-то.
Впрочем, долго раздумывать он не стал, зевнул, и снова уснул.
Больше негры с пушками за ним не бегали.
* * *
Следующее утро началось с привычного уже позвякивания ключей, сытного запаха снеди и тихого вздоха Горюнова. Похоже, он и правда переживал за непутёвого однокашника.
Хуц-Ги-Сати принял поднос, с удовольствием принялся уплетать кашу — на этот раз пшённую, да на молоке!
Вкусно было так, что он чуть не подавился.
— Пореже мечи, — буркнул Горюнов, — тётка Маша для тебя, бестолочи, старалась, помнит, что ты её стряпню любишь. Загляни хоть, скажи спасибо.
М-да, вот она, беда маленьких городков — всё друг друга знают, и даже у такой вот второсортной бестолочи, как индеец-выпивоха, найдётся сердобольная тётушка-соседка. Вот и как её искать, тётю Машу эту?
Задачка…
— Вместе сходим, — буркнул Хуц-Ги-Сати, а себе в голове пометочку сделал, ухо востро держать, похоже, его тут неплохо знают. Значит, могут начать здороваться, да лезть с расспросами. Что-то с этим надо будет делать, но что пока решительно непонятно. Так что сейчас один вариант — изображать отходняк после драки и похмелья, стыд и неловкость, тупить глазки и бурчать.
— Лады, сходим, — легко согласился Горюнов, хлопнул индейца по плечу и бодро возгласил, — отправляешься наводить блеск да лоск на Взгорье, во владения господина Пухлачёва!
Индеец только плечами пожал, ну Взгорье, так Взгорье. Снова чужое имя земель, обманом занятых колонизаторами.
Взгорье оказалось тихой окраиной, от которой пахло не только летней листвой и мокрым асфальтом — асфальт пришлось поливать ему, из шланга, присоединенного к уличной колонке, — но и большими деньгами. Дома тут прятались за старыми раскидистыми деревьями и основательными оградами. Многие каменные, другие деревянные, резные, а одна и вовсе из потемневших заострённых брёвен, ровно ограда какого-нибудь форта из фильма о том, как проклятые бледнолицые захватывали земли индейцев.
— Ты давай тут как следует мети, не филонь, — кивнул Горюнов, — сам знаешь, Пухлачёв варежку откроет, голова весь день звенит и стоишь как оплёванный.
Хуц-Ги-Сати только покосился украдкой, Горюнов смотрел на крышу дома из дорогой красной черепицы с явной неприязнью. С такой же неприязнью глянул он и на герб, украшавший ворота. Железные, кованые, с выведенным над гербом буквами АП.
Интересно, кто это такой?
Впрочем, сейчас есть и более насущные вопросы. Например, узнать, где же он живёт? Но и это — потом.
Он мёл и присматривался.
Прокатила стайка ребятни на великах. Велики непривычных каких-то расцветок, всё больше трёх и четырёхцветные, рули странно гнутые вниз, как у взрослых гоночных велосипедов, а шины, наоборот — шире, колёса вроде больше.
Машины добротные, но «боевые». Сами ребятишки на вид сытые и ухоженные — наверное, из этого района как раз, где богатенькие частные дома.
Все пацаны, пятеро — на вид лет 10–12. Загорелые все, но у двоих кожа характерного тлинкитского оттенка, черты лица тоже — индейцы чистой крови!
А перекрикиваются на ходу все на этом здешнем русском!
Хуц-Ги-Сати ожесточённо заработал метлой.
Так и проходил с метлой по Взгорью. Местечко было небольшое, жило явно обособленно, жителей почти и не попадалось, но с теми, кто встречался, Горюнов вежливо раскланивался, ежели дама попадалась, а при виде мужчин с тщательно выверенной небрежностью вскидывал к козырьку фуражки два пальца. так, чтоб это не выглядело подобострастно, но и неуважением не казалось.
Похоже, здешних обитателей он недолюбливал.
А когда молодой, его лет мягенько-полноватый мужчина с пышными ухоженными усами, ответил на его приветствие снисходительным кивком и бросил: — Что, Славик, отрабатываешь дружку школьные долги, когда он за тебя в драку лез? — и вовсе налился дурной кровью.
Хуц-Ги-Сати решил, что только перепалки ему сейчас не хватало и, вытянувшись с метлой у ноги отрапортовал.
— Мести закончил, вашбродь, куда дальше прикажете следовать⁈
«Откуда я всё это знаю?» — с отчаяньем думал он — настолько естественно вылетели эти незнакомые обороты. Что это за «вашбродь»? Но сработало же — Горюнов повернулся, в глазах мелькнуло облегчение.
— Следуйте за мной, Смирнов, время к обеду, затем я отведу вас на следующий участок работы.
По-строевому повернулся на каблуках и зашагал вниз, к центру города.
Горюнов плёлся сзади, что-то бурчал о толстосумах, на которых креста нет, и в сердцах бросил:
— Вот, Дима, ты как появишься, так вокруг тебя неприятности! Шёл бы ты снова, баранку крутить! Или, правда, как Евграфыч советовал, в корпус заверстался. С твоей подготовкой — самое оно, с руками оторвут!
Индеец снова только плечами пожал, но зарубочку себе в голове сделал: значит, точно, здесь он тоже водила, видать, дальнобой, раз Горюнов так говорит. Да ещё и с какой-то подготовкой. Какой вот только, понять бы⁈ Ладно, уже чуть легче, то, что он не знает какие-то городские события, можно списать на долгое отсутствие.
И то верно, в том