— Товарищ Хрущев, я уже пообедал. Вы скоро закончите про Юго-Западный фронт?
Во время совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран Мао сказал:
— Мы не боимся новой мировой войны. Попробуем предположить, сколько погибнет людей, если разразится война? Возможно, что из двух с половиной миллионов человек населения всего мира людские потери составят одну треть, а может быть, и несколько больше — половину человечества... Как только начнется война, посыплются атомные и водородные бомбы. Погибнет половина людей, многие нации вообще исчезнут, но останется еще другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли и весь мир станет социалистическим. Пройдет столько-то лет, население опять вырастет до двух с половиной миллионов человек, а наверняка и еще больше.
Наступила тяжелая тишина, которую разорвал вопрос лидера итальянской компартии Пальмиро Тольятти:
— Товарищ Мао Цзэдун! А сколько в результате атомной войны останется итальянцев?
Мао надменно посмотрел на него и спокойно ответил:
— Нисколько. А почему вы считаете, что итальянцы так важны человечеству?
И всем пришлось это проглотить.
Прощаясь, Хрущев вручил Мао Цзэдуну бочонок черной икры. Хоть бы узнал, едят ли ее китайцы, которые вообще не признают сырой, сыро-соленой, сыро-вяленой рыбной пищи. Вернувшись в Пекин, Мао пригласил на обед охранников дворца Чжуннаньхай и стал угощать их хрущевской икрой. Первый же, кто попробовал, скривился:
— Выглядит-то красиво, но на вкус — какая-то гадость. Меня сейчас вырвет.
— Ну и правильно! — расхохотался Чжуси. — Не можешь жрать, так не жри!
И великолепную дорогостоящую зернистую икру вывалили на помойку.
На следующий год Чжуси обратился к Хрущеву, чтобы СССР помог Китаю создать свой военно-морской флот. Он был уверен, что Никита опять оторвет огромный кусок от бюджета своей страны, но тот неожиданно предложил иное: создать совместный советско-китайский флот. Это Мао взбесило, и когда летом Хрущев пожаловал к нему в Пекин, Чжуси принимал его еще наглее. Будучи заядлым курильщиком, он во время переговоров пускал дым прямо в лицо советскому руководителю, зная, что тот табачного дыма терпеть не может. Потом, зная также, что Хрущев не умеет плавать, повел его в бассейн, чтобы там продолжить переговоры.
Мяо Ронг присутствовал при этой комедии. Ему даже жаль стало глупого Никиту, когда тот, скинув с себя костюм, остался в сатиновых подштанниках и от стыда покраснел. Плюхнувшись в бассейн, он стал в нем кое-как барахтаться, а Мао стал ловко плавать, не замечая хрущевского конфуза.
— Ну что, товарищ Хрущев, можем ли мы начинать ядерную войну против США? — спросил он.
— Что-что? Ядерную? Против Америки? — булькал советский вождь. — Вы это серьезно?
— Сколько дивизий имеет СССР?
Хрущев тем временем выбрался на край бассейна и сел, уморительно отдыхиваясь, свесив ноги. Он жестом подозвал помощника, тот подплыл к нему с другого конца бассейна:
— Сколько у нас дивизий?
Тот отрапортовал.
— А у США?
Пришлось подзывать другого советника.
— Выходит, у СССР и Китая намного больше дивизий, чем у США и их союзников, — сказал Мао. — Почему бы нам тогда не ударить по Америке?
— Но счет идет уже не на дивизии, а на ядерные бомбы, — разволновался Хрущев, испугавшись, что его прямо сейчас втянут в Третью мировую.
— Сколько же бомб у СССР и сколько у США?
Пришлось звать третьего помощника. Узнав цифру, Мао заявил:
— В результате обмена ядерными ударами может погибнуть половина населения Земли. Но у СССР вместе с Китаем людей больше, и в результате будет достигнута победа коммунизма во всем мире.
Хрущева затрясло.
— Это совершенно невозможно! А что произойдет с советским народом, с малыми народами наших союзников — поляками, чехословаками? Они исчезнут с лица земли!
— Ничего, — махнул рукой Мао. — Я принес в жертву собственного сына. Теперь малые народы должны принести себя в жертву делу мировой революции.
Потом, когда перепуганный и униженный Хрущев уехал к себе в Москву, Мяо Ронг, будучи в очередной раз в гостях у Чжуси, позволил себе заметить:
— Надо ли дразнить русских? Их не смогли победить ни Наполеон, ни Гитлер.
— Зато их победит Мао! — ответил поэт заносчиво.
— У них есть хорошая поговорка: «Дай Бог нашему теляти да волка съесть», — не боясь никого, усмехнулся Ронг.
— Слушай, Тигренок, если бы кто другой позволил себе так со мной разговаривать...
— В том-то и дело, что я не кто-то другой. Я — твой настоящий друг. Смотри, поэт, твои склоки с русскими могут сыграть с тобой злую шутку.
Он словно напророчил. Вскоре дела у великого Мао пошли наперекосяк. Не получилось с его идеей большого скачка, не смогли наладить производство стали, как в Англии, а вдобавок на севере Китая разразилась страшнейшая засуха, а на юге шли непрестанные дожди. Начался массовый голод, каких давно уже не бывало. Еще недавно стали забывать при встрече спрашивать: «Ты кушал сегодня?» Теперь традиция воскресла.
Хрущев, накопивший обид на Мао, объявил, что отменяет соглашение о предоставлении Китаю технологии производства ядерного оружия. 30 сентября 1959 года отмечалась десятая годовщина Китайской Народной Республики, Хрущев прибыл на торжества, но сразу же повел себя грубо. Не улыбался, как раньше, не скакал от радости, как собачонка, а казалось, вот-вот оскалится и зарычит.
На другой день после празднования юбилея начались переговоры, во время которых Никита стал в открытую критиковать внешнюю политику Китая в отношении Индии, Тибета и Тайваня. Министр иностранных дел маршал Чэнь И вспылил:
— Политика СССР — это оппортунизм и приспособленчество!
В ответ Хрущев стал бешено орать на маршала:
— Если мы, по-вашему, приспособленцы, товарищ Чэнь И, то и не подавайте мне вашей руки! Я не пожму ее!
Мяо Ронг, сидевший в дальнем углу помещения, в котором проходили переговоры, в ужасе наблюдал за тем, как накалялись страсти. Ему казалось, вот-вот Мао щелкнет пальцами, ворвутся солдаты и перестреляют советскую делегацию.
— Вы не плюйте на меня с высоты вашего маршальского жезла! У вас слюны не хватит. Нас нельзя запугать! — кричал Хрущев маршалу Чэнь И.
Он собирался пробыть в Пекине неделю, но после этих скандальных переговоров заявил, что немедленно уезжает.
— У нас один путь — с китайскими коммунистами. Мы считаем их своими друзьями. Но мы не можем жить даже с нашими друзьями, если они говорят с нами свысока, — сказал Хрущев в аэропорту, а когда летел в СССР, в самолете напился, называл Мао старой калошей, оскорбительно