— Задолбали меня эти х...й-хуэи! Весь этот ихний суй-х...й-в-чай! Все эти сяй-хуяи!
На следующий год чудовищная засуха охватила весь Китай, и голод усилился. Ежедневно умирали десятки тысяч человек. Обезумев, люди ели землю, смешанную с сорняками, и от такой еды погибали в страшных муках. Даже в правительственной столовой дворца Чжуннаньхай ввели ограничения, а из меню полностью исчезли мясо и яйца. Всего же за время этого неслыханного по масштабам голода скончалось от двадцати до тридцати миллионов человек.
И в этих условиях Иван Иванович продолжал ссориться с Иваном Никифоровичем. Хрущев отозвал из Китая всех советских специалистов, а на съезде румынской компартии в Бухаресте стал орать в лицо главы китайской делегации Пэн Чжэня, который являлся мэром Пекина и заместителем Мао Цзэдуна:
— Ваш Мао — ультралевак! Ультрадогматик! Будда, который, понимаете ли, сидит и высасывает теории из пальца! И эта старая калоша мнит себя новым Сталиным! Он не считается ни с чьими интересами, кроме своих собственных.
— Вас, товарищ Хрущев, тоже во внешней политике бросает то в жар, то в холод, — ответил Пэн Чжэнь. — А что касается Сталина...
— Что касается Сталина, милый мой, — заорал Никита, — то если вам так нужен Сталин, забирайте у нас его гроб! Мы пришлем вам его в специальном вагоне!
Обиднее всего для Мао было то, что на фоне его провалов Хрущев торжествовал, выдержал противостояние в Карибском кризисе и запустил в священные небесные своды первого космонавта.
— Какое прекрасное лицо у Гагарина! — восторгался Мяо Ронг, беседуя с Мао Цзэдуном. Они прогуливались по Великой китайской стене. — Снова лицом СССР стало молодое лицо, а не оплывшие и покрытые старческими горошинами лица членов Политбюро... — Мяо Ронг прикусил язык, покосившись на шарик-родинку, сидящую у Мао между подбородком и нижней губой. — Хм... Стоят на трибуне мавзолея Ленина в буржуйских шляпах. А теперь в СССР даже появился новый лозунг: «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым!»
— Чепуха, Тигренок, — скептически отвечал поэт, сделав вид, что не слышал про горошины. — Весь запас силы у них — это то, что было накоплено Сталиным, а Никита лишь пользуется этими запасами энергии.
— И тем не менее Советский Союз — в космосе!
— Русские, конечно, великий народ, — хмуро отвечал Чжуси. — Но не они, а мы, китайцы, построили такую стену. Подумай только, какая энергия у нашего народа!
Пару раз Мяулин ездил в командировки в СССР и оба раза привозил с собой статьи с обширными впечатлениями. В целом он был согласен с Мао Цзэдуном — коммунистическая идея в России стала подгнивать. Лозунг «Долой советский ревизионизм!» не сильно смущал его, хотя резкое ухудшение отношений между его родиной и родиной Ли не могло не огорчать.
И еще в тот год, когда в космос полетел Гагарин, Мяо Ронг с горечью узнал о самоубийстве американского писателя Хемин Гуэя, того славного парня, с которым они познакомились в «Клозери де лила» за несколько дней до гибели его незабвенной Ли.
* * *
А годы все шли и шли, и вот уже сорок лет миновало с года первого съезда в Шанхае, встречи с любимой, крещения, женитьбы, бегства в Европу и гибели той, кого он так и не мог забыть. Когда он смотрел на их единственную фотографию, сделанную истинным фотохудожником на Монмартре, казалось, этот снимок выполнен только вчера и Ли где-то рядом, вот-вот она подойдет к нему и прикоснется своей нежной щекой к его щеке. Она смотрела на него с фотографии неизменно влюбленным взглядом, неподвластным времени.
— Смотри на меня, — похвалялся Мао, прогуливаясь вместе с Ронгом и красавицей Чжан Юйфэн по горам Цзингана, куда приехал вместе с новой любовницей показать ей места своей боевой славы. — Мне скоро семьдесят, во рту все зубы железные, а я снова влюблен.
Он уже давно не жил с отцветшей красавицей Цзян Цин, а свою неувядающую похотливость удовлетворял с танцовщицами из ансамбля песни и пляски Народно-освободительной армии Китая. Но в конце 1962 года в своем спецпоезде познакомился с восемнадцатилетней Чжан Юйфэн, спросил ее, не хочет ли она обслуживать его в личном купе, и та стала его любовницей.
— И тебе еще не поздно вкусить радостей любви. — Мао толкал Ронга плечом.
— Ты опять за старое, — усмехался Ронг. — Лучше скажи, новая влюбленность вдохновила тебя на новые стихи?
— А как же! Слушай:
Могу я луну достать даже с девятого неба,
Всех черепах достать из всех океанов земли.
Снова я молод и весел, и всюду — победа!
Трудности жизни меня одолеть не смогли.
Горные пики себя для меня сберегли!
И сорок пять лет прошло с того самого главного года. Ронгу исполнилось шестьдесят шесть, но он все еще чувствовал себя тем же Тигренком Мяу, самозабвенно влюбленным в русскую Лисичку Ли. Годы не брали его, физически он нисколько не истратился, и приди она, девятнадцатилетняя, к нему сейчас, она нисколько бы не почувствовала, что ему пошел седьмой десяток. Разве только виски все больше серебрились с каждым годом, как некогда у ее неудачника-жениха.
Полный сил, товарищ Мяо Ронг принял участие в историческом заплыве по реке Янцзы, устроенном товарищем Мао Цзэдуном. Точнее, он плыл на том катере, с которого Мао сошел в воду, чтобы отдать себя течению и снова проплыть кверху пузом тридцать километров. Вдоль берегов великой реки толпы народу размахивали красными знаменами и алыми флажками, из громкоговорителей неслось «Алеет Восток», мелодия величественная, но на открытых пространствах становящаяся надсадной, навязчивой. Люди, подъехавшие к берегу на автомобилях, сигналили. С кумачовых транспарантов смотрели на происходящее золотые и белые иероглифы изречений великого Чжуси: «Набраться решимости, не бояться жертв, идти на преодоление любых трудностей ради грядущей победы!», «Сплоченность, напряжение всех сил, ответственность и живость!», «Со всей строгостью отнесемся к тому, как империалисты давят на нас!», «Долой советский ревизионизм!». Председатель Мао, видя всеобщее воодушевление, взволнованно восклицал в своей певучей манере, будто читал стихи:
— Здравствуйте, товарищи! Приветствую вас! Ура! Ура!
— Мао Чжуси ваньсуй! Да здравствует председатель Мао! — откликалась восторженная толпа.
Когда в одиннадцать часов утра катер подплыл к большой Учанской дамбе, Чжуси разделся до трусов и вошел в воду. Рев толпы резко усилился, словно произошло событие исторического масштаба. Великий пловец в великой реке поплыл,